Page 215 - Поднятая целина

первый взялся за ложку.
Давыдов ел сосредоточенно и молча, не поднимая от миски головы. Он почти не
вслушивался в сдержанные голоса полудновавших пахарей, но все время ощущал на лице
чей-то неотступный взгляд. Прикончив кашу, Давыдов облегченно вздохнул: впервые за
долгое время он был по-настоящему сыт. По-мальчишески облизав деревянную ложку, он
поднял голову. Через стол на него в упор, неотрывно смотрели серые девичьи глаза, и
столько в них было горячей, невысказанной любви, ожидания, надежды и покорности, что
Давыдов на миг растерялся. Он и прежде нередко встречался в хуторе — на собрании или
просто на улице — с этой большерукой, рослой и красивой семнадцатилетней девушкой, и
тогда, при встречах, она улыбалась ему смущенно и ласково, и смятение отражалось на ее
вдруг вспыхивающем лице, — но теперь в ее взгляде было что-то иное, повзрослевшее и
серьезное…
«Каким тебя ветром ко мне несет и на что ты мне нужна, милая девчонушка? И на что я
тебе нужен? Сколько молодых парней всегда возле тебя вертится, а ты на меня смотришь, эх
ты, слепушка! Ведь я вдвое тебя старше, израненный, некрасивый, щербатый, а ты ничего не
видишь… Нет, не нужна ты мне, Варюха-горюха! Расти без меня, милая», — думал Давыдов,
рассеянно глядя в полыхающее румянцем лицо девушки.
Она слегка отвернулась, потупилась, встретившись глазами с Давыдовым. Ресницы ее
трепетали, а крупные загрубелые пальцы, перебиравшие складки старенькой грязной
кофточки, заметно вздрагивали. Так наивна и непосредственна была она в своем чувстве, так
в детской простоте своей не умела и не могла его скрыть, что всего этого не заметил бы разве
только слепой.
Обращаясь к Давыдову, Кондрат Майданников рассмеялся:
— Да не смотри ты на Варьку, а то у нее вся кровь в лицо кинулась! Пойди умойся,
Варька, может, малость оттухнешь. Хотя как она пойдет? У нее же ноги теперь отнялись…
Она у меня погонычем работает, так все время ходу мне не дает, заспрашивалась, когда ты,
Давыдов, приедешь. «А я откуда знаю, когда он приедет, отвяжись», — говорю ей, но она
этими вопросами с утра до ночи меня долбит и долбит, как дятел сухую лесину.
Словно для того, чтобы опровергнуть предположение, будто у нее отнялись ноги. Варя
Харламова, повернувшись боком и слегка согнув ноги в коленях, с места, одним прыжком
перемахнула через лавку, на которой сидела, и пошла к будке, гневно оглядываясь на
Майданникова и что-то шепча побледневшими губами. Только у самой будки она
остановилась, повернувшись к столу, крикнула срывающимся голоском:
— Ты, дядя Кондрат… ты, дядя… ты неправду говоришь!
Общий хохот был ей ответом.
— Издали оправдывается, — посмеиваясь, сказал Дубцов. — Издали оно лучше.
— Ну зачем ты смутил девушку? Нехорошо! — недовольно сказал Давыдов.
— Ты ее ишо не знаешь, — снисходительно ответил Майданников. — Это она при тебе
такая смирная, а без тебя она любому из нас зоб вырвет и не задумается. Зубатая девка! Бой,
а не девка! Видал, как она с места взвилась? Как дикая коза!..
Нет, не льстила мужскому самолюбию Давыдова эта простенькая девичья любовь, о
которой давно уже знала вся бригада, а он услышал и узнал впервые только сейчас. Вот если
бы другие глаза хоть раз посмотрели на него с такой беззаветной преданностью и
любовью, — это иное дело…
Стараясь замять неловкий разговор, Давыдов шутливо сказал:
— Ну, спасибо стряпухе и деревянной ложке! Накормили досыта.
— Благодари, председатель, за великое старание свою правую руку да широкий рот, а
не стряпуху с ложкой. Может, добавку подсыпать? — осведомилась, поднимаясь из-за стола,
величественная, необычайно толстая стряпуха.
Давыдов с нескрываемым изумлением оглядел ее могучие формы, широкие плечи и
необъятный стан.
— Откуда вы ее взяли, такую? — вполголоса спросил он Дубцова.