Page 309 - Поднятая целина
P. 309

командироваться, потихоньку у своей старухи яичков стяну десяток или сколько удастся и,
               прибывши  в  станицу,  сразу  же  на  базар.  Продам  их  и  сразу  же  в  столовую.  Клюну  там
               водочки  под  разные  песни  из  трубы,  тогда  я  могу  моего  товарища  Давыдова  хучь  сутки
               ждать. А ежли яичков мне спереть дома не удастся, потому что старуха моя научилась за
               мной  следить  перед  отъездом,  то  я  иду  в  райком  и  прошу  потихонечку  моего  товарища
               Давыдова: «Семушка, жаль моя, пожертвуй мне на четвертинку, а то мне скучно ждать тебя
               без дела». И он, ласковая душа, сроду мне не откажет, и я опять же сразу — в столовую и
               опять  —  клюну  маленько  и  либо  сплю  в  приятности  на  солнышке,  либо  попрошу
               кого-нибудь  приглядеть  за  моими  призводителями,  а  сам  командируюсь  по  станице
               справлять какие-нибудь свои неразрешимые дела.
                     — А какие у тебя могут быть дела в станице? — спросил Аким Бесхлебнов.
                     Дед Щукарь вздохнул:
                     — Да  мало  ли  делов  бывает  у  хозяина?  То  бутылку  керосина  купишь,  то  серников
               коробки две-три. Или, скажем, так: вот вы про ученые слова мои спрашивали, про словарь, а
               там  пропечатано  так:  одно  слово  ученое  пропечатано  ядреными  буквами,  их  я  могу
               одолевать и без очков, а супротив него мелкими буковками прояснение, то есть  — что это
               слово обозначает.  Ну,  многие  слова  я  и  без  всяких  прояснений  понимаю.  К  примеру,  что
               означает: «монополия»? Ясное дело — кабак. «Адаптер» — означает: пустяковый человек,
               вообче  сволочь,  и  больше  ничего.  «Акварель»  —  это  хорошая  девка,  так  я  соображаю,  а
               «бордюр» — вовсе даже наоборот, это не что иное, как гулящая баба, «антресоли» крутить
               — это и есть самая твоя любовь, Агафон, на какой ты умом малость тронулся, и так дале. И
               все-таки  понадобились  мне  очки.  Прибываем  в  станицу  с  Давыдовым,  и  затеялся  я  очки
               покупать. Деньги мне на это великое дело старуха отпустила.
                     Захожу  в  одну  больницу,  а  там  оказалось  вовсе  не  больница,  а  родительский  дом;  в
               одной  комнате  бабы  кряхтят  и  плачут  на  разные  голоса,  в  другой  —  мелкие  детишки
               мяукают, как маленькие котятки. Тут, думаю, очков я не получу, не туда я вплюхался. Иду в
               другую больницу, а там сидят двое на крыльце, в шашки сражаются. Я поздоровался с ними,
               спрашиваю:  «Где  тут  можно  очки  купить?»  Они  заиржали  в  две  глотки,  один  из  них  и
               говорит: «Тут тебе, дедушка, такие очки вставят, что глаза на лоб вылезут, тут вереническая
               больница, и ты сматывайся отсюда поскорее, а то тебя начнут силой лечить».
                     Я, конечно, испужался до смерти и рыском от этой больницы, подай бог ноги. А они,
               проклятые, дураки, следом за мной вышли из калитки, один свистит во всю мочь, а другой
               орет на всю улицу: «Беги, шибче, старый греховодник, а то зараз догонят!» Эх, тут я пошел,
               как хороший рысак! Чем, думаю, черт не шутит, пока бог спит могут и догнать сдуру, а там
               оправдывайся перед этими докторами, как хочешь.
                     Пока  добег  до  аптеки  —  сердце  зашлось.  Но  и  в  аптеке  очков  не  оказалось.  Езжай,
               говорят,  дедушка,  в  Миллерово  или  в  Ростов,  очки  только  глазной  доктор  может  тебе
               прописать. Нет, думаю про себя:  на какого шиша я поеду туда?.. Так и читаю словарь по
               догадке, вопрос с очками тоже оказался вовсе не разрешимый.
                     А сколько в станице разных пришествиев со мной случалось — несть числа!
                     — Ты, дедушка, рассказывай все по порядку, а то ты, как воробей, сигаешь с ветки на
               ветку, и не поймешь, где у тебя начало, а где конец, — попросил Дубцов.
                     — Я по порядку и рассказываю, главное дело — ты не перебивай меня. Ежли ишо раз
               перебьешь — я окончательно собьюсь с мысли, а тогда понесу такое, что вы всем скопом не
               разберетесь в моем рассказе. Так вот, иду я как-то по станице, а навстречу мне идет молодая
               и красивая, как козочка, девка, одетая по-городскому, с сумочкой в руке. Идет на высоких
               каблуках,  только  выстукивает  ими:  «цок-цок,  цок-цок»,  будто  коза  копытцами.  А  я  под
               старость такой жадный стал до всего нового, что прямо страсть! Я, братцы, и на велосипеде
               пробовал кататься. Едет на этой машине какой-то паренек, я и говорю ему: «Внучек милый,
               дозволь мне на твоей машинке малость прокатиться». Он с радостью согласился, помог мне
               на своей ехалке угнездиться, поддерживает меня, а я ногами изо всей силы кручу, стараюсь
               во  всю  ивановскую.  Потом  прошу  его:  «Не  держи  ты  меня,  за-ради  бога,  я  сам  хочу
   304   305   306   307   308   309   310   311   312   313   314