Page 76 - Поднятая целина

тормоз нам делают. Начал допрашивать, откедова слухом пользовались, дознался: с
Войскового монашка позавчера пришла в хутор, ночевала у Тимофея Борщева и
рассказывала им, что, мол, для того и курей сбирают, чтобы в город всех отправить на
лапшу, а старухам, дескать, такие стульцы поделают, особого фасону, соломки постелют и
заставют яйца насиживать, а какие будут бунтоваться, энтих, мол, к стулу будут
привязывать.
— Где эта монашка зараз? — с живостью спросил присутствовавший при разговоре
Нагульнов.
— Умелась. Она не глупая: сбрешет — и ходу дальше.
— Таких сорок чернохвостых надо арестовывать и по принадлежности направлять. Не
попалась она мне! Завязал бы ей на голове юбку да плетюганов всыпал… А ты —
председатель Совета, а в хуторе у тебя ночует кто хочешь. Тоже порядочки!
— Черт за ними за всеми углядит!
Давыдов, в тулупе поверх пальто, сидел за столом, в последний раз
просматривая-утвержденный колхозным собранием план весенних полевых работ; не
поднимая глаз от бумаги, он сказал:
— Клевета на нас — старый прием врага. Он — паразит — все наше строительство
хочет обмарать. А мы ему иногда козырь в руки даем, вот как с птицей…
— Чем это такое? — Нагульнов раздул ноздри.
— Тем самым, что пошли на обобществление птицы.
— Неверно!
— Факт, верно! Не надо бы нам на мелочи размениваться. У нас вон еще семенной
материал не заготовлен, а мы за птицу взялись. Такая глупость! Я сейчас локоть бы себе
укусил… А в райкоме мне за семфонд хвост наломают, факт! Прямо-таки неприятный
факт…
— Ты скажи, почему птицу-то не надо обобществлять? Собрание-то согласилось?
— Да не в собрании дело! — Давыдов поморщился. — Как ты не поймешь, что птица
— мелочь, а нам надо решать главное: укрепить колхоз, довести процент вступивших до ста,
наконец посеять. И я, Макар, серьезно предлагаю вот что: мы политически ошиблись с
проклятой птицей, факт, ошиблись! Я сегодня ночью прочитал кое-что по поводу
организации колхозов и понял, в чем ошибка: ведь у нас колхоз, то есть артель, а мы на
коммуну потянули. Верно? Это и есть левый уклон, факт! Вот ты и подумай. Я бы на твоем
месте (ты провел это и нас сагитировал) с большевистской смелостью признал бы эту
ошибку и приказал разобрать кур и прочую птицу по домам. А? Ну, а если ты не сделаешь,
то сделаю я на свою ответственность, как только вернусь. Я поехал, до свиданья.
Нахлобучил кепку, поднял высокий, провонявший нафталином воротник кулацкого
тулупа, сказал, увязывая папку:
— Всякие же монашки недобитые ходят, и вот ну болтать про нас — женщин,
старушек вооружать против. А колхозное дело такое молодое и страшно необходимое. Все
должны быть за нас! И старушки и женщины. Женщина тоже имеет свою роль в колхозе,
факт! — и вышел, широко и тяжело ступая.
— Пойдем, Макар, курей разгонять по домам. Давыдов правильные слова говорил.
Разметнов, выжидая ответа, долго смотрел на Нагульнова… Тот сидел на подоконнике,
распахнув полушубок, вертел в руках шапку, беззвучно шевелил губами. Так прошло
минуты три. Голову поднял Макар разом, и Разметнов встретил его открытый взгляд.
— Пойдем. Промахнулись. Верно! Давыдов-то, черт щербатый, в аккурат и прав… — и
улыбнулся чуть смущенно.
Давыдов садился в сани, около него стоял Кондрат Майданников. Они о чем-то
оживленно говорили. Кондрат размахивал руками, с жаром рассказывая; кучер нетерпеливо
перебирал вожжи, поправляя подоткнутый под сиденье махорчатый кнут. Давыдов слушал,
покусывая губы.
Сходя с крыльца, Разметнов слышал, как Давыдов сказал: