Page 96 - Поднятая целина

покупку садилки и травокоски, возвернул кредитному товариществу? То-то и есть! Энти
денежки зажилил да ишо хлебом норовишь поджиться?
— Все одно теперича и травокоска и садилка — колхозные, самому не довелось
попользоваться, нечего и попрекать!
— Ты вези хлеб, а то плохо тебе будет! Закостенел в брехне! Совестно!
— Да я бы с великой душой, кабы он был…
Как ни бился Нагульнов, как ни уговаривал, чем ни грозил, а все же пришлось
отпустить не желавших засыпать семена.
Они вышли, минуты две переговаривались в сенях, потом заскрипели сходцы. Немного
погодя вошел единоличник Григорий Банник. Он, вероятно, уже знал о том, чем кончился
разговор с только что вышедшими из сельсовета колхозниками, в углах губ его подрагивала
самоуверенная, вызывающая улыбочка. Нагульнов дрожащими руками расправил на столе
список, глухо сказал:
— Садись, Григорий Матвеич.
— Спасибо на приглашении.
Банник сел, широко расставив ноги.
— Что же это ты, Григорий Матвеич, семена не везешь?
— А мне зачем их везть?
— Так было же постановление общего собрания — и колхозникам и единоличникам —
семенной хлеб свезть. У тебя-то он есть?
— А то как же, конешно, есть.
Нагульнов заглянул в список: против фамилии Банника в графе «предполагаемая
площадь ярового посева в 1930 году» стояла цифра «6».
— Ты собирался в нонешнем году шесть га пшеницы сеять?
— Так точно.
— Значит, сорок два пуда семян имеешь?
— Все полностью имею, подсеянный и очищенный хлебец, как золотце!
— Ну, это ты — герой! — облегченно вздохнув, похвалил Нагульнов. — Вези его
завтра в общественный амбар. Могешь в своих мешках оставить. Мы от единоличников даже
в ихних мешках примаем, ежели не захочешь зерно мешать. Привезешь, сдашь по весу
заведующему, он наложит на мешки сюргучовые печати, выдаст тебе расписку, а весною
получишь свой хлеб целеньким. А то многие жалуются, что не соблюли, поели. А в
амбаре-то он надежней сохранится.
— Ну, это ты, товарищ Нагульнов, оставь! — Банник развязно улыбнулся, пригладил
белесые усы. — Этот твой номер не пляшет! Хлеба я вам не дам.
— Это почему же, дозволь спросить?
— Потому что у меня он сохранней будет. А вам отдай его, а к весне и порожних
мешков не получишь. Мы зараз тоже ученые стали, на кривой не объедешь!
Нагульнов сдвинул разлатые брови, чуть побледнел.
— Как же ты могешь сомневаться в Советской власти? Не веришь, значит?!
— Ну, да, не верю! Наслухались мы брехнев от вашего брата!
— Это кто же брехал? И в чем? — Нагульнов побледнел заметней, медленно привстал.
Но Банник, словно не замечая, все так же тихо улыбался, показывая ядреные редкие
зубы, только голос его задрожал обидой и жгучей злобой, когда он сказал:
— Соберете хлебец, а потом его на пароходы да в чужие земли? Антанабили покупать,
чтоб партийные со своими стрижеными бабами катались? Зна-а-аем, на что нашу пашеничку
гатите! Дожилися до равенства!
— Да ты одурел, чертяка! Ты чего это балабонишь?
— Небось одуреешь, коли тебя за глотку возьмут! Сто шешнадцать пудиков по
хлебозаготовке вывез! Да зараз последний, семенной хотите… чтоб детей моих…
оголодить…
— Цыц! Брешешь, гад! — Нагульнов грохнул кулаком по столу.