Page 1 - Поединок

Александр Куприн
Поединок

I

Вечерние занятия в шестой роте приходили к концу, и младшие офицеры все чаще и
нетерпеливее посматривали на часы. Изучался практически устав гарнизонной службы. По
всему плацу солдаты стояли вразброс: около тополей, окаймлявших шоссе, около
гимнастических машин, возле дверей ротной школы, у прицельных станков. Все это были
воображаемые посты, как, например, пост у порохового погреба, у знамени, в караульном
доме, у денежного ящика. Между ними ходили разводящие и ставили часовых;
производилась смена караулов; унтер-офицеры проверяли посты и испытывали познания
своих солдат, стараясь то хитростью выманить у часового его винтовку, то заставить его
сойти с места, то всучить ему на сохранение какую-нибудь вещь, большею частью
собственную фуражку. Старослуживые, тверже знавшие эту игрушечную казуистику,
отвечали в таких случаях преувеличенно суровым тоном: «Отходи! Не имею полного права
никому отдавать ружье, кроме как получу приказание от самого государя императора». Но
молодые путались. Они еще не умели отделить шутки, примера от настоящих требований
службы и впадали то в одну, то в другую крайность.
— Хлебников! Дьявол косорукой! — кричал маленький, круглый и шустрый ефрейтор
Шаповаленко, и в голосе его слышалось начальственное страдание. — Я ж тебя учил-учил,
дурня! Ты же чье сейчас приказанье сполнил? Арестованного? А, чтоб тебя!.. Отвечай, для
чего ты поставлен на пост?
В третьем взводе произошло серьезное замешательство. Молодой солдат
Мухамеджинов, татарин, едва понимавший и говоривший по-русски, окончательно был сбит
с толку подвохами своего начальства — и настоящего и воображаемого. Он вдруг
рассвирепел, взял ружье на руку и на все убеждения и приказания отвечал одним
решительным словом:
— З-заколу!
— Да постой… да дурак ты… — уговаривал его унтер-офицер Бобылев. — Ведь я кто?
Я же твой караульный начальник, стало быть…
— Заколу! — кричал татарин испуганно и злобно и с глазами, налившимися кровью,
нервно совал штыком во всякого, кто к нему приближался. Вокруг него собралась кучка
солдат, обрадовавшихся смешному приключению и минутному роздыху в надоевшем
ученье.
Ротный командир, капитан Слива, пошел разбирать дело. Пока он плелся вялой
походкой, сгорбившись и волоча ноги, на другой конец плаца, младшие офицеры сошлись
вместе поболтать и покурить. Их было трое: поручик Веткин — лысый, усатый человек лет
тридцати трех, весельчак, говорун, певун и пьяница, подпоручик Ромашов, служивший всего
второй год в полку, и подпрапорщик Лбов, живой стройный мальчишка с
лукаво-ласково-глупыми глазами и с вечной улыбкой на толстых наивных губах, — весь
точно начиненный старыми офицерскими анекдотами.
— Свинство, — сказал Веткин, взглянув на свои мельхиоровые часы и сердито
щелкнув крышкой. — Какого черта он держит до сих пор роту? Эфиоп!
— А вы бы ему это объяснили, Павел Павлыч, — посоветовал с хитрым лицом Лбов.
— Черта с два. Подите, объясняйте сами. Главное — что? Главное — ведь это все
напрасно. Всегда они перед смотрами горячку порют. И всегда переборщат. Задергают
солдата, замучат, затуркают, а на смотру он будет стоять, как пень. Знаете известный случай,
как два ротных командира поспорили, чей солдат больше съест хлеба? Выбрали они оба
жесточайших обжор. Пари было большое — что-то около ста рублей. Вот один солдат съел
семь фунтов и отвалился, больше не может. Ротный сейчас на фельдфебеля: «Ты что же,