Page 74 - Поединок

непонятный мне? А вот кто-то сидит со мною рядом… Кто ты? От тебя исходит радость, и я
пьян от этой радости. Голубая радость!.. Вон против меня сидит Николаев. Он недоволен. Он
все молчит. Глядит сюда мимоходом, точно скользит глазами. Ах, пускай сердится — все
равно. О, голубая радость!»
Темнело. Тихие лиловые тени от деревьев легли на полянку. Младшая Михина вдруг
спохватилась:
— Господа, а что же фиалки? Здесь, говорят, пропасть фиалок. Пойдемте собирать.
— Поздно, — заметил кто-то. — Теперь в траве ничего не увидишь.
— Теперь в траве легче потерять, чем найти, — сказал Диц, скверно засмеявшись.
— Ну, тогда давайте разложим костер, — предложил Андрусевич.
Натаскали огромную кучу хвороста и прошлогодних сухих листьев и зажгли костер.
Широкий столб веселого огня поднялся к небу. Точно испуганные, сразу исчезли последние
остатки дня уступив место мраку, который, выйдя из рощи, надвинулся на костер. Багровые
пятна пугливо затрепетали по вершинам дубов и казалось, что деревья зашевелились,
закачались, то выглядывая в красное пространство света, то прячась назад в темноту.
Все встали из-за стола. Денщики зажгли свечи в стеклянных колпаках. Молодые
офицеры шалили, как школьники. Олизар боролся с Михиным, и, к удивлению всех,
маленький, неловкий Михин два раза подряд бросал на землю своего более высокого и
стройного противника. Потом стали прыгать через огонь. Андрусевич представлял, как
бьется об окно муха и как старая птичница ловит курицу, изображал, спрятавшись за кусты,
звук пилы и ножа на точиле, — он на это был большой мастер. Даже и Диц довольно ловко
жонглировал пустыми бутылками.
— Позвольте-ка, господа, вот я вам покажу замечательный фокус! — закричал вдруг
Тальман. — Здэсь нэт никакой чудеса или волшебство, а не что иной, как проворство рук.
Прошу почтеннейший публикум обратить внимание, что у меня нет никакой предмет в
рукав. Начинаю. Ейн, цвей, дрей… алле гоп!..
Он быстро, при общем хохоте, вынул из кармана две новые колоды карт и с треском
распечатал их одну за другой.
— Винт, господа? — предложил он. — На свежем воздухе? А?
Осадчий, Николаев и Андрусевич уселись за карты, Лещенко с глубоким вздохом
поместился сзади них. Николаев долго с ворчливым неудовольствием отказывался, но его
все-таки уговорили. Садясь, он много раз с беспокойством оглядывался назад, ища глазами
Шурочку, но так как из-за света костра ему трудно было присмотреться, то каждый раз его
лицо напряженно морщилось и принимало жалкое, мучительное и некрасивое выражение.
Остальные постепенно разбрелись по поляне невдалеке от костра. Затеяли было играть
в горелки, но эта забава вскоре окончилась, после того как старшая Михина, которую поймал
Дин, вдруг раскраснелась до слез и наотрез отказалась играть. Когда она говорила, ее голос
дрожал от негодования и обиды, но причины она все-таки не объяснила.
Ромашов пошел в глубь рощи по узкой тропинке. Он сам не понимал, чего ожидает, но
сердце его сладко и томно ныло от неясного блаженного предчувствия. Он остановился.
Сзади него послышался легкий треск веток, потом быстрые шаги и шелест шелковой нижней
юбки. Шурочка поспешно шла к нему — легкая и стройная, мелькая, точно светлый лесной
дух, своим белым платьем между темными стволами огромных деревьев. Ромашов пошел ей
навстречу и без слов обнял ее. Шурочка тяжело дышала от поспешной ходьбы. Ее дыхание
тепло и часто касалось щеки и губ Ромашова, и он ощущал, как под его рукой бьется ее
сердце.
— Сядем, — сказала Шурочка.
Она опустилась на траву и стала поправлять обеими руками волосы на затылке.
Ромашов лег около ее ног, и так как почва на этом месте заметно опускалась вниз, то он,
глядя на нее, видел только нежные и неясные очертания ее шеи и подбородка.
Вдруг она спросила тихим, вздрагивающим голосом:
— Ромочка, хорошо вам?