Page 70 - Поединок

польских помещиков. Его в полку не любили, но побаивались, и все как-то смутно ожидали
от него в будущем какой-нибудь грязной и громкой выходки. Говорили, что он находится в
связи с молоденькой женой дряхлого бригадного командира, который жил в том же городе.
Было так же наверно известно о его близости с madame Тальман: ради нее его и приглашали
обыкновенно в гости — этого требовали своеобразные законы полковой вежливости и
внимания.
— Очень рад, очень рад, — говорил Николаев, идя навстречу Ромашову, — тем лучше.
Отчего же вы утром не приехали к пирогу?
Он говорил это радушно, с любезной улыбкой, но в его голосе и глазах Ромашов ясно
уловил то же самое отчужденное, деланное и сухое выражение, которое он почти
бессознательно чувствовал, встречаясь с Николаевым, все последнее время.
«Он меня не любит, — решил быстро про себя Ромашов. — Что он? Сердится?
Ревнует? Надоел я ему?»
— Знаете… у нас идет в роте осмотр оружия, — отважно солгал Ромашов.
— Готовимся к смотру, нет отдыха даже в праздники… Однако я положительно
сконфужен… Я никак не предполагал, что у вас пикник, и вышло так, точно я напросился.
Право, мне совестно…
Николаев широко улыбнулся и с оскорбительной любезностью потрепал Ромашова по
плечу.
— О нет, что вы, мой любезный… Больше народу — веселее… что за китайские
церемонии!.. Только, вот не знаю, как насчет мест в фаэтонах. Ну, да рассядемся как-нибудь.
— У меня экипаж, — успокоил его Ромашов, едва заметно уклоняясь плечом от руки
Николаева. — Наоборот, я с удовольствием готов его предоставить в ваше распоряжение.
Он оглянулся и встретился глазами с Шурочкой.
«Спасибо, милый!» — сказал ее теплый, по-прежнему странно-внимательный взгляд.
«Какая она сегодня удивительная!» — подумал Ромашов.
— Ну вот и чудесно. — Николаев посмотрел на часы. — Что ж, господа, — сказал он
вопросительно, — можно, пожалуй, и ехать?
— Ехать так ехать, сказал попугай, когда его кот Васька тащил за хвост из клетки! —
шутовски воскликнул Олизар.
Все поднялись с восклицаниями и со смехом; дамы разыскивали свои шляпы и зонтики
и надевали перчатки; Тальман, страдавший бронхитом, кричал на всю комнату о том, чтобы
не забыли теплых платков; поднялась оживленная суматоха.
Маленький Михин отвел Ромашова в сторону.
— Юрий Алексеич, у меня к вам просьба, — сказал он. — Очень прошу вас об этом.
Поезжайте, пожалуйста, с моими сестрами, иначе с ними сядет Диц, а мне это чрезвычайно
неприятно. Он всегда такие гадости говорит девочкам, что они просто готовы плакать.
Право, я враг всякого насилия, но, ей-богу, когда-нибудь дам ему по морде!..
Ромашову очень хотелось ехать вместе с Шурочкой, но так как Михин всегда был ему
приятен и так как чистые, ясные глаза итого славного мальчика глядели с умоляющим
выражением, а также и потому, что душа Ромашова была в эту минуту вся наполнена
большим радостным чувством, — он не мог отказать и согласился.
У крыльца долго и шумно рассаживались. Ромашов поместился с, двумя барышнями
Михиными. Между экипажами топтался с обычным угнетенным, безнадежно-унылым видом
штабс-капитан Лещенко, которого раньше Ромашов не заметил и которого никто не хотел
брать с собою в фаэтон. Ромашов окликнул его и предложил ему место рядом с собою на
передней скамейке. Лещенко поглядел на подпоручика собачьими, преданными, добрыми
глазами и со вздохом полез в экипаж.
Наконец все расселись. Где-то впереди Олизар, паясничая и вертясь на своем старом,
ленивом мерине, запел из оперетки:

Сядем в почтовую карету скорей,