Page 86 - Поединок

батальона. Подполковник Лех двинулся вперед на костлявой вороной лошади, в
сопровождении Олизара. У обоих шашки «подвысь» с кистью руки на уровне лица. Слышна
спокойная и, как всегда, небрежная команда Стельковского. Высоко над штыками плавно
заходило древко знамени. Капитан Слива вышел вперед — сгорбленный, обрюзгший,
оглядывая строй водянистыми выпуклыми глазами, длиннорукий, похожий на большую
старую скучную обезьяну.
— П-первая полурота… п-прямо!
Легким и лихим шагом выходит Ромашов перед серединой своей полуроты. Что-то
блаженное, красивое и гордое растет в его душе. Быстро скользит он глазами по лицам
первой шеренги. «Старый рубака обвел своих ветеранов соколиным взором», — мелькает у
него в голове пышная фраза в то время, когда он сам тянет лихо нараспев:
— Втор-ая полуро-ота-а…
«Раз, два!» — считает Ромашов мысленно и держит такт одними носками сапог.
«Нужно под левую ногу. Левой, правой». И с счастливым лицом, забросив назад голову, он
выкрикивает высоким, звенящим на все поле тенором:
— Пряма!
И, уже повернувшись, точно на пружине, на одной ноге, он, не оборачиваясь назад,
добавляет певуче и двумя тонами ниже:
— Ра-авне-ние направа-а!
Красота момента опьяняет его. На секунду ему кажется, что это музыка обдает его
волнами такого жгучего, ослепительного света и что медные, ликующие крики падают
сверху, с неба, из солнца. Как и давеча, при встрече, — сладкий, дрожащий холод бежит по
его телу и делает кожу жесткой и приподымает и шевелит волосы на голове.
Дружно, в такт музыке, закричала пятая рота, отвечая на похвалу генерала.
Освобожденные от живой преграды из человеческих тел, точно радуясь свободе, громче и
веселее побежали навстречу Ромашову яркие звуки марша. Теперь подпоручик совсем
отчетливо видит впереди и справа от себя грузную фигуру генерала на серой лошади,
неподвижную свиту сзади него, а еще дальше разноцветную группу дамских платьев,
которые в ослепительном полуденном свете кажутся какими-то сказочными, горящими
цветами. А слева блестят золотые поющие трубы оркестра, и Ромашов чувствует, что между
генералом и музыкой протянулась невидимая волшебная нить, которую и радостно и жутко
перейти.
Но первая полурота уже вступила в эту черту.
— Хорошо, ребята! — слышится довольный голос корпусного командира. —
А-а-а-а! — подхватывают солдаты высокими, счастливыми голосами. Еще громче
вырываются вперед звуки музыки. «О милый! — с умилением думает Ромашов о
генерале. — Умница!»
Теперь Ромашов один. Плавно-и упруго, едва касаясь ногами земли, приближается он к
заветной черте. Голова его дерзко закинута назад и с гордым вызовом обращена влево. Во
всем теле у него такое ощущение легкости и свободы, точно он получил неожиданную
способность летать. И, сознавая себя предметом общего восхищения, прекрасным центром
всего мира, он говорит сам себе в каком-то радужном, восторженном сне:
«Посмотрите, посмотрите, — это идет Ромашов». «Глаза дам сверкали восторгом». Раз,
два, левой!.. «Впереди полуроты грациозной походкой шел красивый молодой подпоручик».
Левой, правой!.. «Полковник Шульгович, ваш Ромашов одна прелесть, — сказал корпусный
командир, — я бы хотел иметь его своим адъютантом». Левой…

Еще секунда, еще мгновение — и Ромашов пересекает очарованную нить. Музыка
звучит безумным, героическим, огненным торжеством. «Сейчас похвалит», — думает
Ромашов, и душа его полна праздничным сиянием. Слышен голос корпусного командира,