Page 85 - Поединок

от тяжелых испарений собственных тел, скученных в малом пространстве, от запаха сапог,
махорки, грязной человеческой кожи и переваренного желудком черного хлеба.
Но перед церемониальным маршем все ободрились. Офицеры почти упрашивали
солдат: «Братцы, вы уж постарайтесь пройти молодцами перед корпусным. Не осрамите». И
в этом обращении начальников с подчиненными проскальзывало теперь что-то
заискивающее, неуверенное и виноватое. Как будто гнев такой недосягаемо высокой особы,
как корпусный командир, вдруг придавил общей тяжестью офицера и солдата, обезличил и
уравнял их и сделал в одинаковой степени испуганными, растерянными и жалкими.
— Полк, смиррна-а… Музыканты, на лннию-у! — донеслась издали команда
Шульговича.
И все полторы тысячи человек на секунду зашевелились с глухим, торопливым
ропотом и вдруг неподвижно затихли, нервно и сторожко вытянувшись.
Шульговича не было видно. Опять докатился его зычный, разливающийся голос:
— Полк, на плечо-о-о!..
Четверо батальонных командиров, повернувшись на лошадях к своим частям,
скомандовали вразброд:
— Батальон, на пле… — и напряженно впились глазами в полкового командира.
Где-то далеко впереди полка сверкнула в воздухе и опустилась вниз шашка. Это был
сигнал для общей команды, и четверо батальонных командиров разом вскрикнули:
— …чо!
Полк с глухим дребезгом нестройно вскинул ружья. Где-то залязгали штыки.
Тогда Шульгович, преувеличенно растягивая слова, торжественно, сурово, радостно и
громко, во всю мочь своих огромных легких, скомандовал:
— К це-ре-мо-ни-аль-но-му маршу-у!..
Теперь уже все шестнадцать ротных командиров невпопад и фальшиво, разными
голосами запели:
— К церемониальному маршу!
И где-то, в хвосте колонны, один отставший ротный крикнул, уже после других,
заплетающимся и стыдливым голосом, не договаривая команды:
— К цериальному… — и тотчас же робко оборвался.
— Попо-лу-ротна-а! — раскатился Шульгович.
— Пополуротно! — тотчас же подхватили ротные.
— На двух-взво-одную дистанцию! — заливался Шульгович.
— На двухвзводную дистанцию!..
— Ра-внение на-права-а!
— Равнение направо! — повторило многоголосое пестрое эхо.
Шульгович выждал две-три секунды и отрывисто бросил:
— Первая полурота — шагом!
Глухо доносясь сквозь плотные ряды, низко стелясь по самой земле, раздалась впереди
густая команда Осадчего:
— Пер-рвая полурота. Равнение направо. Шагом… арш!
Дружно загрохотали впереди полковые барабанщики.
Видно было сзади, как от наклонного леса штыков отделилась правильная длинная
линия и равномерно закачалась в воздухе.
— Вторая полурота, прямо! — услыхал Ромашов высокий бабий голос Арчаковского.
И другая линия штыков, уходя, заколебалась. Звук барабанов становился все тупее и
тише, точно он опускался вниз, пуд землю, и вдруг на него налетела, смяв и повалив его,
веселая, сияющая, резко красивая волна оркестра. Это подхватила темп полковая музыка, и
весь полк сразу ожил и подтянулся: головы поднялись выше, выпрямились стройнее тела,
прояснились серые, усталые лица.
Одна за другой отходили полуроты, и с каждым разом все ярче, возбужденней и
радостней становились звуки полкового марша. Вот отхлынула последняя полурота первого