Page 88 - Поединок

Веткин отошел в сторону. «Вот возьму сейчас подойду и ударю Сливу по щеке, —
мелькнула у Ромашова ни с того ни с сего отчаянная мысль. — Или подойду к корпусному и
скажу: „Стыдно тебе, старому человеку, играть в солдатики и мучить людей. Отпусти их
отдохнуть. Из-за тебя две недели били солдат“».
Но вдруг ему вспомнились его недавние горделивые мечты о стройном красавце
подпоручике, о дамском восторге, об удовольствии в глазах боевого генерала, — и ему стало
так стыдно, что он мгновенно покраснел не только лицом, но даже грудью и спиной.
«Ты смешной, презренный, гадкий человек! — крикнул он самому себе мысленно. —
Знайте же все, что я сегодня застрелюсь!»
Смотр кончался. Роты еще несколько раз продефилировали перед корпусным
командиром: сначала поротно шагом, потом бегом, затем сомкнутой колонной с ружьями
наперевес. Генерал как будто смягчился немного и несколько раз похвалил солдат. Было уже
около четырех часов. Наконец полк остановили и приказали людям стоять вольно.
Штаб-горнист затрубил «вызов начальников».
— Господа офицеры, к корпусному командиру! — пронеслось по рядам.
Офицеры вышли из строя и сплошным кольцом окружили корпусного командира. Он
сидел на лошади, сгорбившись, опустившись, по-видимому сильно утомленный, но его
умные, прищуренные, опухшие глаза живо и насмешливо глядели сквозь золотые очки.
— Буду краток, — заговорил он отрывисто и веско. — Полк никуда не годен. Солдат не
браню, обвиняю начальников. Кучер плох — лошади не везут. Не вижу в вас сердца,
разумного понимания заботы о людях. Помните твердо: «Блажен, иже душу свою положит за
други своя». А у вас одна мысль — лишь бы угодить на смотру начальству. Людей
завертели, как извозчичьих лошадей. Офицеры имеют запущенный и дикий вид, какие-то
дьячки в мундирах. Впрочем, об этом прочтете в моем приказе. Один прапорщик, кажется,
шестой или седьмой роты, потерял равнение и сделал из роты кашу. Стыдно! Не требую
шагистики в три темпа, но глазомер и спокойствие прежде всего.
«Обо мне!» — с ужасом подумал Ромашов, и ему показалось, что все стоящие здесь
одновременно обернулись на него. Но никто не пошевелился. Все стояли молчаливые,
понурые и неподвижные, не сводя глаз с лица генерала.
— Командиру пятой роты мое горячее спасибо! — продолжал корпусный командир. —
Где вы, капитан? А, вот! — генерал несколько театрально, двумя руками поднял над головой
фуражку, обнажил лысый мощный череп, сходящийся шишкой над лбом, и низко
поклонился Стельковскому. — Еще раз благодарю вас и с удовольствием жму вашу руку.
Если приведет бог драться моему корпусу под моим начальством, — глаза генерала
заморгали и засветились слезами, — то помните, капитан, первое опасное дело поручу вам.
А теперь, господа, мое почтение-с. Вы свободны, рад буду видеть вас в другой раз, но в
другом порядке. Позвольте-ка дорогу коню.
— Ваше превосходительство, — выступил вперед Шульгович, — осмелюсь
предложить от имени общества господ офицеров отобедать в нашем собрании. Мы будем…
— Нет, уж зачем! — сухо оборвал его генерал. — Премного благодарен, я приглашен
сегодня к графу Ледоховскому.
Сквозь широкую дорогу, очищенную офицерами, он галопом поскакал к полку. Люди
сами, без приказания, встрепенулись, вытянулись и затихли.
— Спасибо, N-цы! — твердо и приветливо крикнул генерал. — Даю вам два дня
отдыха. А теперь… — он весело возвысил голос, — по палаткам бегом марш! Ура!
Казалось, он этим коротким криком сразу толкнул весь полк. С оглушительным
радостным ревом кинулись полторы тысячи людей в разные стороны, и земля затряслась и
загудела под их ногами.

Ромашов отделился от офицеров, толпою возвращавшихся в город, и пошел дальней
дорогой, через лагерь. Он чувствовал себя в эти минуты каким-то жалким отщепенцем,
выброшенным из полковой семьи, каким-то неприятным, чуждым для всех человеком, и