Page 88 - Поединок
P. 88

Веткин  отошел  в  сторону.  «Вот  возьму  сейчас  подойду  и  ударю  Сливу  по  щеке, —
               мелькнула у Ромашова ни с того ни с сего отчаянная мысль. — Или подойду к корпусному и
               скажу:  „Стыдно  тебе,  старому  человеку,  играть  в  солдатики  и  мучить  людей.  Отпусти  их
               отдохнуть. Из-за тебя две недели били солдат“».
                     Но  вдруг  ему  вспомнились  его  недавние  горделивые  мечты  о  стройном  красавце
               подпоручике, о дамском восторге, об удовольствии в глазах боевого генерала, — и ему стало
               так стыдно, что он мгновенно покраснел не только лицом, но даже грудью и спиной.
                     «Ты смешной, презренный, гадкий человек! — крикнул он самому себе мысленно. —
               Знайте же все, что я сегодня застрелюсь!»
                     Смотр  кончался.  Роты  еще  несколько  раз  продефилировали  перед  корпусным
               командиром:  сначала  поротно  шагом,  потом  бегом,  затем  сомкнутой  колонной  с  ружьями
               наперевес. Генерал как будто смягчился немного и несколько раз похвалил солдат. Было уже
               около  четырех  часов.  Наконец  полк  остановили  и  приказали  людям  стоять  вольно.
               Штаб-горнист затрубил «вызов начальников».
                     — Господа офицеры, к корпусному командиру! — пронеслось по рядам.
                     Офицеры вышли из строя и сплошным кольцом окружили корпусного командира. Он
               сидел  на  лошади,  сгорбившись,  опустившись,  по-видимому  сильно  утомленный,  но  его
               умные, прищуренные, опухшие глаза живо и насмешливо глядели сквозь золотые очки.
                     — Буду краток, — заговорил он отрывисто и веско. — Полк никуда не годен. Солдат не
               браню,  обвиняю  начальников.  Кучер  плох  —  лошади  не  везут.  Не  вижу  в  вас  сердца,
               разумного понимания заботы о людях. Помните твердо: «Блажен, иже душу свою положит за
               други  своя».  А  у  вас  одна  мысль  —  лишь  бы  угодить  на  смотру  начальству.  Людей
               завертели,  как  извозчичьих  лошадей.  Офицеры  имеют  запущенный  и  дикий  вид,  какие-то
               дьячки в мундирах. Впрочем, об этом прочтете в моем приказе. Один прапорщик, кажется,
               шестой  или  седьмой  роты,  потерял  равнение  и  сделал  из  роты  кашу.  Стыдно!  Не  требую
               шагистики в три темпа, но глазомер и спокойствие прежде всего.
                     «Обо мне!»  —  с ужасом подумал  Ромашов, и ему показалось, что все стоящие здесь
               одновременно  обернулись  на  него.  Но  никто  не  пошевелился.  Все  стояли  молчаливые,
               понурые и неподвижные, не сводя глаз с лица генерала.
                     — Командиру пятой роты мое горячее спасибо! — продолжал корпусный командир. —
               Где вы, капитан? А, вот! — генерал несколько театрально, двумя руками поднял над головой
               фуражку,  обнажил  лысый  мощный  череп,  сходящийся  шишкой  над  лбом,  и  низко
               поклонился  Стельковскому. —  Еще  раз  благодарю  вас  и  с  удовольствием жму  вашу  руку.
               Если  приведет  бог  драться  моему  корпусу  под  моим  начальством, —  глаза  генерала
               заморгали и засветились слезами, — то помните, капитан, первое опасное дело поручу вам.
               А  теперь,  господа,  мое  почтение-с.  Вы  свободны,  рад  буду  видеть  вас  в  другой  раз,  но  в
               другом порядке. Позвольте-ка дорогу коню.
                     — Ваше      превосходительство, —      выступил     вперед    Шульгович, —       осмелюсь
               предложить от имени общества господ офицеров отобедать в нашем собрании. Мы будем…
                     — Нет, уж зачем! — сухо оборвал его генерал. — Премного благодарен, я приглашен
               сегодня к графу Ледоховскому.
                     Сквозь широкую дорогу, очищенную офицерами, он галопом поскакал к полку. Люди
               сами, без приказания, встрепенулись, вытянулись и затихли.
                     — Спасибо,  N-цы! —  твердо  и  приветливо  крикнул  генерал. —  Даю  вам  два  дня
               отдыха. А теперь… — он весело возвысил голос, — по палаткам бегом марш! Ура!
                     Казалось,  он  этим  коротким  криком  сразу  толкнул  весь  полк.  С  оглушительным
               радостным ревом кинулись полторы тысячи людей в разные стороны, и земля затряслась и
               загудела под их ногами.

                     Ромашов отделился от офицеров,  толпою возвращавшихся  в  город,  и  пошел  дальней
               дорогой,  через  лагерь.  Он  чувствовал  себя  в  эти  минуты  каким-то  жалким  отщепенцем,
               выброшенным  из  полковой  семьи,  каким-то  неприятным,  чуждым  для  всех  человеком,  и
   83   84   85   86   87   88   89   90   91   92   93