Page 103 - Приглашение на казнь

передайте. Уговор был, только что с дирек...
Ее перебили; она вслушалась в настойчивое бормотание;
потупилась, хмурясь и скребя туфелькой пол.
-- Да уж ладно, -- грубовато проговорила она и с какой-то
невинной живостью повернулась к мужу: -- Я через пять минуточек
вернусь, Цинциннатик.
(Покамест она отсутствовала, он думал о том, что не только
еще не приступил к неотложному, важному разговору с ней, но что
не мог теперь даже выразить это важное... Вместе с тем у него
ныло сердце, и все то же воспоминание скулило в уголку, -- а
пора, пора было от всей этой тоски поотвыкнуть.)
Она вернулась только через три четверти часа, неизвестно
по поводу чего презрительно, в нос, усмехаясь; поставила ногу
на стул, щелкнула подвязкой и, сердито одернув складки около
талии, села к столу, точь-в-точь как сидела давеча.
-- Зря, -- произнесла она с усмешкой и начала перебирать
синие цветы на столе. -- Ну, скажи мне что-нибудь, Цинциннатик,
петушок мой, ведь... Я, знаешь, их сама собирала, маков не
люблю, а вот эти -- прелесть. Не лезь, если не можешь, --
другим тоном неожиданно добавила она, прищурившись. -- Нет,
Цин-Цин, это я не тебе. (Вздохнула.) Ну, скажи мне что-нибудь,
утешь меня.
-- Ты мое письмо... -- начал Цинциннат и кашлянул, -- ты
мое письмо прочла внимательно, -- как следует?
-- Прошу тебя, -- воскликнула Марфинька, схватясь за

виски, -- только не будем о письме!
-- Нет, будем, -- сказал Цинциннат.
Она вскочила, судорожно оправляясь, -- и заговорила
сбивчиво, слегка шепеляво, как говорила, когда гневалась.
-- Это ужасное письмо, это бред какой-то, я все равно не
поняла, можно подумать, что ты здесь один сидел с бутылкой и
писал. Не хотела я об этом письме, но раз уже ты... Ведь его,
поди, прочли передатчики, списали, сказали: ага! она с ним
заодно, коли он ей так пишет. Пойми, я не хочу ничего знать о
твоих делах, ты не смеешь мне такие письма, преступления свои
навязывать мне...
-- Я не писал тебе ничего преступного, -- сказал
Цинциннат.
-- Это ты так думаешь, -- но все были в ужасе от твоего
письма, -- просто в ужасе! Я -- дура, может быть, и ничего не
смыслю в законах, но и я чутьем поняла, что каждое твое слово
невозможно, недопустимо... Ах, Цинциннат, в какое ты меня
ставишь положение, -- и детей, подумай о детях... Послушай, --
ну послушай меня минуточку, -- продолжала она с таким жаром,
что речь ее становилась вовсе невнятной, -- откажись от всего,