Page 106 - Приглашение на казнь
P. 106
Родион поискал, не нашел и стал посреди камеры, оборотясь
к Цинциннату и уперши руки в боки.
-- А? Какова шельма! -- воскликнул он после выразительного
молчания. Сплюнул, покачал головой и достал туго тукающую
спичечную коробку с запасными мухами, которыми и пришлось
удовлетвориться разочарованному животному. Но Цинциннат отлично
видел, куда она села.
Когда Родион наконец удалился, сердито снимая на ходу
бороду вместе с лохматой шапкой волос, Цинциннат перешел с
койки к столу. Он пожалел, что поторопился слать все книги, и
от нечего делать сел писать.
"Все сошлось, -- писал он, -- то есть все обмануло, -- все
это театральное, жалкое, -- посулы ветреницы, влажный взгляд
матери, стук за стеной, доброхотство соседа, наконец -- холмы,
подернувшиеся смертельной сыпью... Все обмануло, сойдясь, все.
Вот тупик тутошней жизни, -- и не в ее тесных пределах надо
было искать спасения. Странно, что я искал спасения. Совсем --
как человек, который сетовал бы, что недавно во сне потерял
вещь, которой у него на самом деле никогда не было, или
надеялся бы, что завтра ему приснится ее местонахождение. Так
создается математика; есть у нее свой губительный изъян. Я его
обнаружил. Я обнаружил дырочку в жизни, -- там, где она
отломилась, где была спаяна некогда с чем-то другим,
по-настоящему живым, значительным и огромным, -- какие мне
нужны объемистые эпитеты, чтобы их налить хрустальным
смыслом... -- лучше не договаривать, а то опять спутаюсь. В
этой непоправимой дырочке завелась гниль, -- о, мне кажется,
что я все-таки выскажу все -- о сновидении, соединении,
распаде, -- нет, опять соскользнуло, -- у меня лучшая часть
слов в бегах и не откликается на трубу, а другие -- калеки. Ах,
знай я, что так долго еще останусь тут, я бы начал с азов и,
постепенно, столбовой дорогой связных понятий, дошел бы,
довершил бы, душа бы обстроилась словами... Все, что я тут
написал, -- только пена моего волнения, пустой порыв, -- именно
потому, что я так торопился. Но теперь, когда я закален, когда
меня почти не пугает..."
Тут кончилась страница, и Цинциннат спохватился, что вышла
бумага. Впрочем, еще один лист отыскался.
"...смерть", -- продолжая фразу, написал он на нем, -- но
сразу вычеркнул это слово; следовало -- иначе, точнее: казнь,
что ли, боль, разлука -- как-нибудь так; вертя карликовый
карандаш, он задумался, а к краю стола пристал коричневый
пушок, там, где она недавно трепетала, и Цинциннат, вспомнив
ее, отошел от стола, оставил там белый лист с единственным, да
и то зачеркнутым словом и опустился (притворившись, что