Page 7 - Прощание с Матерой

из-под крана. Такое теперь время, что и нельзя поверить, да приходится; скажи кто, будто
остров сорвало и понесло как щепку – надо выбегать и смотреть, не понесло ли взаправду.
Все, что недавно еще казалось вековечным и неподатным, как камень, с такой легкостью
помчало в тартарары – хоть глаза закрывай.
– Хресты рубят, тумбочки пилят! – кричал Богодул и бил о пол палкой.
– Где – на кладбище, че ли? Говори толком.
– Там.
– Кто? Не тяни ты душу, – Дарья поднялась, выбралась из-за стола. – Кто рубит?
– Чужие. Черти.
– Ой, да кто ж это такие? – ахнула Настасья. – Черти, говорит.
Торопливо повязывая распущенный за чаем платок, Дарья скомандовала:
– Побежали, девки. То ли рехнулся, то ли правду говорит.

3

Кладбище лежало за деревней по дорогe на мельницу, на сухом песчаном возвысье,
среди берез и сосен, откуда далеко окрест просматривалась Ангара и ее берега.
Первой, сильно клонясь вперед и вытянув руки, будто что обирая, двигалась Дарья с
сурово поджатыми губами, выдающими беззубый рот; за ней с трудом поспевала Настасья:
ее давила одышка, и Настасья, хватая воздух, часто кивала головой. Позади, держа
мальчонку за руку, семенила Сима. Богодул, баламутя деревню, отстал, и старухи ворвались
на кладбище одни.
Те, кого Богодул называл чертями, ужи доканчивали свое дело, стаскивая спиленные
тумбочки, оградки и кресты в кучу, чтобы сжечь их одним огнем. Здоровенный, как медведь,
мужик в зеленой брезентовой куртке и таких же штанах, шагая по могилам, нес в охапке
ветхие деревянные надгробия, когда Дарья, из последних сил вырвавшись вперед, ожгла его
сбоку по руке подобранной палкой. Удар был слабым, но мужик от растерянности уронил на
землю свою работу и опешил:
– Ты чего, ты чего, бабка?!
– А ну-ка марш отседова, нечистая сила! – задыхаясь от страха и ярости, закричала
Дарья и снова замахнулась палкой. Мужик отскочил.
– Но-но, бабка. Ты это… ты руки не распускай. Я тебе их свяжу. Ты… вы… – Он
полоснул большими ржавыми глазами по старухам. – Вы откуда здесь взялись? Из могилок,
что ли?
– Марш – кому говорят! – приступом шла на мужика Дарья. Он пятился,
ошеломленный ее страшным, на все готовым видом. – Чтоб счас же тебя тут не было,
поганая твоя душа! Могилы зорить… – Дарья взвыла. – А ты их тут хоронил? Отец, мать у
тебя тут лежат? Ребяты лежат? Не было у тебя, у поганца, отца с матерью. Ты не человек. У
какого человека духу хватит?!. – Она взглянула на собранные, сбросанные как попало кресты
и тумбочки и еще тошней того взвыла. – О-о-о! Разрази ты его, господь, на этом месте, не
пожалей. Не пожалей! Не-ет, – кинулась она опять на мужика. – Ты отсель так не уйдешь. Ты
ответишь. Ты перед всем миром ответишь.
– Да отцепись ты, бабка! – взревел мужик. – Ответишь. Мне приказали, я делаю.
Нужны мне ваши покойники.
– Кто приказал? Кто приказал? – бочком подскочила к нему Сима, не выпуская
Колькиной ручонки. Мальчишка, всхлипывая, тянул ее назад, подальше от громадного
разъяренного дяди, и Сима, поддаваясь ему, отступая, продолжала выкрикивать: – Для вас
святого места на земле не осталось! Ироды!
На шум из кустов вышел второй мужик – этот поменьше, помоложе и поаккуратней, но
тоже оглоблей нe свернешь и тоже в зеленой брезентовой спецовке – вышел с топором в
руке, и, остановившись, прищурился.
– Ты посмотри, – обрадовался ему медведь. – Наскочили, понимаешь. Палками машут.