Page 23 - Разгром
P. 23

— Левинсон? Что это тебя по ночам носит?
                          — Дозорные были?
                          — Минут с пятнадцать один уехал.
                          — Нового ничего?
                          — Пока что спокойно... Закурить есть?..
                         Левинсон отсыпал ему “маньчжурки” и, переправившись через реку вброд, выехал в
                  поле.
                         Глянул  подслеповатый  месяц,  из  тьмы  шагнули  бледные  кусты,  поникшие  в  росе.
                  Река звенела на перекате четко — каждая струя в камень. Впереди на бугре неясно заплясали
                  четыре конные фигуры. Левинсон свернул в кусты и затаился. Голоса послышались совсем
                  близко. Левинсон узнал двоих: дозорные.
                          — А ну, обожди, — сказал он, выезжая на дорогу. Лошади, фыркнув, шарахнулись в
                  сторону. Одна узнала жеребца под Ле-винсоном и тихо заржала.
                          — Так можно напужать, — сказал передний встревоженно-бодрым голосом. — Трр,
                  стерва!..
                          — Кто это с вами? — спросил Левинсон, подъезжая вплотную.
                          — Осокинская разведка... японцы в Марьяновке...
                          — В Марьяновке? — встрепенулся Левинсон. — А где Осокин с отрядом?
                          — В Крыловке, — сказал один из разведчиков. — Отступили мы: бой страшный был,
                  не удержались. Вот послали до вас, для связи. Завтра на корейские хутора уходим...  — Он
                  тяжело склонился на седле, точно жестокий груз собственных слов давил его. — Все прахом
                  пошло. Сорок человек потеряли. За все лето убытку такого не было.
                          — Снимаетесь рано из Крыловки? — спросил Левинсон. — Поворачивайте назад — я
                  с вами поеду...
                         ... В отряд он вернулся почти днем, похудевший, с воспаленными глазами и головой,
                  тяжелой от бессонницы.
                         Разговор с Осокиным окончательно подтвердил правильность принятого Левинсоном
                  решения  —  уйти заблаговременно, заметая следы. Еще красноречивей сказал об этом вид
                  самого осокинского отряда: он разлезался по всем швам, как старая бочка с прогнившими
                  клепками  и  ржавыми  обручами,  по  которой  крепко  стукнули  обушком.  Люди  перестали
                  слушаться  командира,  бесцельно  слонялись  по  дворам,  многие  были  пьяны.  Особенно
                  запомнился один, кудлатый и тощий, — он сидел на площади возле дороги, уставившись в
                  землю мутными глазами, и в слепом отчаянии слал патрон за патроном в белесую утреннюю
                  мглу.
                         Вернувшись  домой,  Левинсон  тотчас  же  отправил  свои  письма  по  назначению,  не
                  сказав, однако, никому, что уход из села намечен им на ближайшую ночь.


                                                          VII. Враги



                         В первом письме к Сташинскому, отправленном еще на другой день после памятного
                  мужицкого схода, Левинсон делился своими опасениями и предлагал постепенно разгружать
                  лазарет,  чтобы  не  было  потом  лишней  обузы.  Доктор  перечитал  письмо  несколько  раз,  и
                  оттого,  что  мигал  он  особенно  часто,  а  на  желтом  лице  все  резче  обозначались  челюсти,
                  каждому стало нехорошо, сумно. Будто из маленького серого пакетика, что держал Сташин-
                  ский в сухих руках, выползла, шипя, смутная Левинсонова тревога и с каждой травины, с
                  каждого душевного донышка вспугнула уютно застоявшуюся тишь.
   18   19   20   21   22   23   24   25   26   27   28