Page 100 - Хождение по мукам. Сёстры

переставая улыбаться. Вдруг он остановился и отрывисто спросил:
– Ну, так что же?

У нее запылали уши. Сдержав спазму в горле, она ответила едва слышно:
– Не знаю.

– Пойдемте. – Он кивнул в сторону темнеющей крыши сарая. Через несколько шагов он
опять остановился и крепко взял Елизавету Киевну за руку ледяной рукой. – Я сложён,
как бог, – проговорил он с неожиданной горячностью. – Я рву двугривенные. Каждого
человека я вижу насквозь, как стеклянного… Ненавижу! – Он запнулся, точно вспомнив
о чем-то, и топнул ногой. – Эти все хи-хи, ха-ха, пенье, трусливые разговоры – мерзость!
Они все, как червяки в теплом навозе… Я их давлю… Слушайте… Я вас не люблю, не
могу! Не буду любить… Не обольщайтесь… Но вы мне нужны… Мне отвратительно это
чувство зависимости… Вы должны понять… – Он сунул руки свои под локти Елизаветы
Киевны, сильно привлек ее и прижался к виску губами, сухими и горячими, как уголь.
Она рванулась, чтобы освободиться, но он так стиснул ее, что хрустнули кости, и она
уронила голову, тяжело повисла на его руках.
– Вы не такая, как те, как все, – проговорил он, – я вас научу… – Он вдруг замолчал,
поднял голову. В темноте вырастал резкий, сверлящий звук. – А, черт! – сказал Жадов
сквозь зубы.

Сейчас же вдалеке грохнул разрыв. Елизавета Киевна опять рванулась, но Жадов еще
сильнее сжал ее. Она проговорила отчаянно:

– Пустите же меня!
Разорвался второй снаряд. Жадов продолжал что-то бормотать, и вдруг совсем рядом за
сараем взлетел черно-огненный столб, грохотом взрыва швырнуло высоко горящие
пучки соломы.
Елизавета Киевна рванулась из его рук и побежала к убежищу.

Оттуда, из лаза, поспешно выходили офицеры, оглядываясь на пылающий сарай, рысцой
побежали по черно-изрытой от косого света земле: одни – налево к леску, где были
окопы, другие – направо – в ход сообщения, ведущий к предмостному укреплению. За
рекой, далеко за холмами, грохотали немецкие батареи. Обстрел начался с двух мест:
били направо – по мосту, и налево – по переправе, которая вела к фольварку, недавно
занятому на той стороне реки ротой Усольского полка. Часть огня была сосредоточена
на русских батареях.
Елизавета Киевна видела, как Жадов, без шапки, засунув руки в карманы, шагал прямо
через поле к пулеметному гнезду. И вдруг на месте его высокой фигуры вырос косматый,
огненно-черный круг. Елизавета Киевна закрыла глаза. Когда она опять взглянула, –
Жадов шел левее, все так же раздвинув локти. Капитан Тетькин, стоявший с биноклем
около Елизаветы Киевны, крикнул сердито:
– Говорил я – на какой нам черт этот фольварк! Теперь, пожалуйте, глядите, – всю
переправу разворочали. Ах, сволочи! – И опять уставился в бинокль. – Ax, сволочи, лупят
прямо по фольварку! Пропала шестая рота. Эх! – Он отвернулся и шибко поскреб голый
затылок. – Шляпкин!
– Здесь, – быстро ответил маленький носатый человек в папахе.

– Говорили с фольварком?
– Сообщение прервано.

– Передайте в восьмую роту, чтобы послали подкрепление на фольварк.
– Слушаюсь, – ответил Шляпкин, отчетливо отнимая руку от виска, отошел два шага и
остановился.