Page 136 - Хождение по мукам. Сёстры

31
Когда наступили сумерки, Даша начала вздрагивать от каждого шороха, бежала в
гостиную и прислушивалась… Несколько раз раскрывала какую-то книжку – все на
одной и той же странице: «Маруся любила шоколад, который муж привозил ей от
Крафта…» В морозных сумерках, напротив в доме, где жила актриса Чародеева,
вспыхнули два окна, – там горничная в чепчике накрывала на стол; появилась худая, как
скелет, Чародеева в накинутой на плечи бархатной шубке, села к столу и зевнула, –
должно быть, спала на диване; налила себе супу и вдруг задумалась, уставилась
стеклянными глазами на вазочку с увядшей розой. «Маруся любила шоколад», – сквозь
зубы повторила Даша. Вдруг позвонили. У Даши кровь отлила от сердца. Но это
принесли вечернюю газету. «Не придет», – подумала Даша и пошла в столовую, где
горела одна лампочка над белой скатертью и тикали часы. Было без пяти семь. Даша
села у стола: «Вот так с каждой секундой уходит жизнь…»

В парадной опять позвонили. Задохнувшись, Даша вскочила и выбежала в прихожую…
Пришел сторож из лазарета, принес пакет с бумагами. Иван Ильич не придет, конечно,
и прав: ждала два года, а дождалась – слова не нашла сказать.
Даша вытащила платочек и стала кусать его с уголка. Чувствовала ведь, знала, что
именно так это и случится. Два года любила своего какого-то, выдуманного, а пришел
живой человек… и она растерялась.
«Ужасно, ужасно», – думала Даша. Она не заметила, как приотворилась дверь и
появилась рябенькая Лиза.
– Барышня, к вам пришли.

Даша глубоко вздохнула, легко, точно не касаясь пола, пошла в столовую. Катя увидела
Дашу первая и улыбнулась ей, Иван Ильич вскочил, мигнул и выпрямился.

Одет он был в новую суконную рубаху, с новеньким, через одно плечо, снаряжением,
чисто выбрит и подстрижен. Теперь особенно было заметно, как он высок ростом,
подтянут и широк в плечах. Конечно, это был совсем новый человек. Взгляд светлых глаз
его тверд, по сторонам прямого, чистого рта – две морщины, две черточки… У Даши
забилось сердце, она поняла, что это – след смерти, ужаса и страдания. Его рука была
сильна и холодна.
Даша взяла стул и села рядом с Телегиным. Он положил руки на скатерть, стиснул их и,
поглядывая на Дашу, быстро, мельком, начал рассказывать о плене и о побеге из плена.
Даша, сидя совсем близко, глядела ему в лицо, рот ее приоткрылся.
Рассказывая, Иван Ильич чувствовал, как голос его звучит, точно чужой, издалека, а сам
он весь потрясен и взволнован. И рядом, касаясь его колена платьем, сидит не
выразимое никакими словами существо – девушка, непонятная совершенно, и пахнет от
нее чем-то теплым, кружащим голову.
Иван Ильич рассказывал весь вечер. Даша переспрашивала, перебивала его,
всплескивала руками, оглядывалась на сестру:

– Катюша, понимаешь, – приговорили к расстрелу!
Когда Телегин описывал борьбу за автомобиль, секундочку, отделявшую от смерти,
рванувшуюся машину и ветер, кинувшийся в лицо, – свобода, жизнь! – Даша страшно
побледнела, схватила его за руку:

– Мы вас никуда больше не отпустим!
Телегин засмеялся:

– Призовут опять, ничего не поделаешь. Я только надеюсь, что меня отчислят куда-
нибудь на военный завод.
Он осторожно сжал ее руку. Даша стала смотреть ему в глаза, вглядывалась
внимательно, на щеки ее взошел легкий румянец, она освободила руку.