Page 175 - Хождение по мукам. Сёстры

Пантелеймоновскую – отобрать кое-какие вещи, дорогие по воспоминаниям.
Поднявшись во второй этаж и взглянув на памятную ей дубовую дверь с медной
дощечкой – «Н. И. Смоковников», – Катя почувствовала, что вот замыкается круг жизни.
Старый, знакомый швейцар, который, бывало, сердито сопя спросонок и прикрывая
горло воротником накинутого пальто, отворял ей за полночь парадную и гасил
электричество всегда раньше, чем Катя успевала подняться к себе, – отомкнув сейчас
своим ключом дверь, снял фуражку и, пропуская вперед Катю и Дашу, сказал
успокоительно:
– Не сумневайтесь, Екатерина Дмитриевна, крошки не пропало, день и ночь за жильцами
смотрел. Сынка у них убили на фронте, а то бы и сейчас жили, очень были довольны
квартирой…
В прихожей было темно и пахло нежилым, во всех комнатах спущены шторы. Катя вошла
в столовую и повернула выключатель, – хрустальная люстра ярко вспыхнула над
покрытым серым сукном столом, посередине которого все так же стояла фарфоровая
корзина для цветов с давно засохшей веткой мимозы. Равнодушные свидетели
отшумевшей здесь веселой жизни – стулья с высокими спинками и кожаными сиденьями
– стояли вдоль стен. Одна створка в огромном, как орган, резном буфете была
приотворена, виднелись перевернутые бокалы. Овальное венецианское зеркало
подернуто пылью, и наверху его все так же спал золотой мальчик, протянув ручку на
золотой завиток… Катя стояла неподвижно у двери.

– Даша, – тихо проговорила она, – ты помнишь, Даша!.. Подумай, и никого больше нет…
Потом она прошла в гостиную, зажгла большую люстру, оглянулась и пожала плечами.
Кубические и футуристические картины, казавшиеся когда-то такими дерзкими и
жуткими, теперь висели на стенах жалкие, потускневшие, будто давным-давно
брошенные за ненадобностью наряды после карнавала.
– Катюша, а эту помнишь? – сказала Даша, указывая на раскоряченную, с цветком, в
желтом углу, «Современную Венеру». – Тогда мне казалось, что она-то и причина всех
бед.
Даша засмеялась и стала перебирать ноты. Катя пошла в свою бывшую спальню. Здесь
все было точно таким же, как три года тому назад, когда она, одетая по-дорожному, в
вуали, вбежала в последний раз в эту комнату, чтобы взять с туалета перчатки.
Сейчас на всем лежала какая-то тусклость, все было гораздо меньше размером, чем
казалось раньше. Катя раскрыла шкаф, полный остатков кружев и шелка, тряпочек,
чулок, туфелек. Эти вещицы, когда-то представлявшиеся ей нужными, все еще слабо
пахли духами. Катя без цели перебирала их, – с каждой вещицей было связано
воспоминание навсегда отошедшей жизни…
Вдруг тишина во всем доме дрогнула и наполнилась звуками музыки, – это Даша играла
ту самую сонату, которую разучивала, когда три года тому назад готовилась к
экзаменам. Катя захлопнула дверцу шкафа, пошла в гостиную и села около сестры.

– Катя, правда – чудесно? – сказала Даша, полуобернувшись. Она проиграла еще
несколько тактов и взяла с пола другую тетрадь. Катя сказала:

– Идем, у меня голова разболелась.
– А как же вещи?

– Я ничего не хочу отсюда брать. Вот только рояль перевезу к тебе, а остальное – пусть…

Катя пришла к обеду, возбужденная от быстрой ходьбы, веселая, в новой шапочке, в
синей вуальке.

– Едва успела, – сказала она, касаясь теплыми губами Дашиной щеки, – а башмаки все-
таки промочила. Дай мне переменить. – Стаскивая перчатки, она подошла в гостиной к
окну. Дождь, примерявшийся уже несколько раз идти, хлынул сейчас серыми потоками,