Page 81 - Хождение по мукам. Сёстры

любить. А сейчас очень смутно, – по улицам проходят войска с музыкой, до того
печально, точно счастье уходит вместе с трубами, с этими солдатами. Я знаю, что не
должна этого писать, но вы все-таки будьте осторожны на войне».
– Ваше благородие. Ваше благородие. – Телегин с трудом обернулся, в дверях стоял
вестовой. – Телефонограмма, ваше благородие… Требуют в роту.
– Кто?
– Подполковник Розанов. Как можно скорей просили быть.

Телегин сложил недочитанное письмо, вместе с остальными конвертами засунул под
рубашку, надвинул картуз на глаза и вышел.

Туман теперь стал еще гуще, деревьев не было видно, идти пришлось как в молоке,
только по хрусту гравия определяя дорогу, Иван Ильич повторял: «Я буду вас верно и
очень сильно любить». Вдруг он остановился, прислушиваясь. В тумане не было ни
звука, только падала иногда тяжелая капля с дерева. И вот неподалеку он стал
различать какое-то бульканье и мягкий шорох. Он двинулся дальше, бульканье стало
явственнее. Он сильно откинулся назад, – глыба земли, оторвавшись из-под ног его,
рухнула с тяжелым плеском в воду.

Очевидно, это было то место, где шоссе обрывалось над рекой у сожженного моста. На
той стороне, шагах в ста отсюда, он это знал, к самой реке подходили австрийские
окопы. И действительно, вслед за плеском воды, как кнутом, с той стороны хлестнул
выстрел и покатился по реке, хлестнул второй, третий, затем словно рвануло железо –
раздался длинный залп, и в ответ ему захлопали отовсюду заглушенные туманом
торопливые выстрелы. Все громче, громче загрохотало, заухало, заревело по всей реке, и
в этом окаянном шуме хлопотливо затакал пулемет. Бух! – ухнуло где-то в лесу. Дырявый
грохочущий туман плотно висел над землей, прикрывая это обычное и омерзительное
дело.
Несколько раз около Ивана Ильича с чавканьем в дерево хлопала пуля, валилась ветка.
Он свернул с шоссе на поле и пробирался наугад кустами. Стрельба так же внезапно
начала затихать и окончилась. Иван Ильич снял фуражку и вытер мокрый лоб. Снова
было тихо, как под водой, лишь падали капли с кустов. Слава богу, Дашины письма он
сегодня прочтет. Иван Ильич засмеялся и перепрыгнул через канавку. Наконец совсем
рядом он услышал, как кто-то, зевая, проговорил:
– Вот тебе и поспали, Василий, я говорю – вот тебе и поспали.

– Погоди, – ответили отрывисто. – Идет кто-то.

– Кто идет?
– Свой, свой, – поспешно сказал Телегин и сейчас же увидел земляной бруствер окопа и
запрокинувшиеся из-под земли два бородатых лица. Он спросил: – Какой роты?
– Третьей, ваше благородие, свои. Что же вы, ваше благородие, по верху-то ходите?
Задеть могут.

Телегин прыгнул в окоп и пошел по нему до хода сообщения, ведущего к офицерской
землянке. Солдаты, разбуженные стрельбой, говорили:

– В такой туман, очень просто, он речку где-нибудь перейдет.
– Ничего трудного.

– Вдруг – стрельба, гул – здорово живешь… Напугать, что ли, хочет или он сам боится?
– А ты не боишься?

– Так ведь я-то что же? Я ужас пужливый.
– Ребята, Гавриле палец долой оторвало.

– Заверещал, палец вот так кверху держит.