Page 122 - Старик
P. 122

Другой жизни не было... Его беда - все орал напрямик. И отстаивал с  пеной
                  у рта, с шашкой наголо. Даже то, в чем разбирался худо. Он орал о народном
                  представительстве. Орал о максимализме.  Орал  об  анархо-коммунистах.
                  Он
                  орал на митингах о  том,  что  не  все  комиссары  отважны  и  благородны,
                  попадаются трусы. Орал о том, что не  все  бедняки  -  добрые  люди,  есть
                  злодеи и душегубы. И еще орал о том, что хочет создать  на  Дону  народную
                  крепкую власть, настоящую советскую власть, как указывают товарищ Ленин
                  и
                  товарищ Калинин, без генералов и помещиков, с большевиками  во  главе,
                  но
                  без комиссаров.
                     И от этого оранья иных  брала  оторопь.  Другие  чесали  в  затылке.  А
                  некоторые говорили: "Ну хорошо, пускай, но мы дадим ему войско..."  И  еще
                  вот что: полководческое тщеславие. Весной девятнадцатого в  России  бурлят
                  полководческие знаменитости - наши,  белые,  зеленые,  черные...  Командир
                  полка, бывший унтер Маслюк, не может спокойно слышать имени Мигулина.
                  Губы
                  сжимаются, желваки на широких скулах ходят, и  шрам  поперек  лба  -  след
                  австрийского тесака - белеет. Ничего дурного не говорит Маслюк о
                  Мигулине,
                  потому что никаких слов о Мигулине - ни добрых, ни  злых  -  язык  Маслюка
                  выговорить не может. И дело не в том, как думают, что  Мигулин  -  донской
                  казак, а Маслюк - крестьянин воронежский, и не в том, что  один  унтер,  а
                  другой подполковник, а в том, что чужая слава холодит горло, как нож...

                     Но я не говорю Асе про Маслюка, хотя он-то и есть недруг, потому что не
                  догадываюсь.  Все  это  понимается  не  сразу.  Разговор  наш   закончился
                  радостным шепотом, счастливым сиянием в глазах:
                     - Он стал неузнаваем! Совсем другой человек... Господи, как я рада, что
                  нам дали корпус! - И вдруг опять озабоченно: - А как твой Шура относится к
                  Сергею Кирилловичу?
                     Я говорю: он его уважает.
                     Но то, что начиналось так хорошо...  Первые  несколько  дней...  О  да,
                  хорошо, бойко, ходко, напористо! Мобилизация, обучение, стрельбы,
                  митинги,
                  речи, сочинение ночами  и  печатание  Асей  под  диктовку  на  "ундервуде"
                  горластых,  зажигательных  листовок,  которые  он  подписывает
                  "Гражданин
                  станицы Михайлинской, казак Области войска Донского С.К.Мигулин". Вот
                  лист
                  с нашлепанными на  одной  стороне  фиолетовыми  квадратиками  для
                  обертки
                  конфет Бутурлиновской конфетной фабрики, на другой стороне  с
                  воззванием:
                  "К беженцам Донской области". Его стиль: "Граждане казаки и  крестьяне!  В
   117   118   119   120   121   122   123   124   125   126   127