Page 65 - Старик
P. 65

и нового предревкома лжекоммунистами. Да  как  он  может  приехать?
                  Война
                  телеграмм. Браславский отвечает грубостью. "Он меня не назначал! Я ему  не
                  подчиняюсь!" Не испытывают страха перед Мигулиным, потому что чуют:
                  он  не
                  пользуется  доверием.  Володя  ненавидит  Браславского.  Да  и   со   мной
                  враждебен. "На твоем месте я бы пустил себе пулю в  лоб".  Это  он  мне  в
                  присутствии Аси, у меня дома. Я просто советуюсь с ним, как с другом,  что
                  мне делать. Советуюсь доверительно, а он отвечает со злобой. В нем  всегда
                  была театральщина, какой-то непереваренный Шиллер. Ася гораздо умней.
                  Она
                  глядит на меня скорбно, сочувственно, не вступает в спор и, помню, шепнула
                  мне тихо: "Ты пропал..." Но я не хочу пропадать! Я вижу Орлика:  мертвого,
                  исколотого и - живого. Я ощущаю ожесточение  казаков,  их
                  неуступчивость,
                  недоброту, отчаянье. Теперь-то ясно: наши ошибки с дьявольской энергией
                  и
                  силой использовали враги революции. Но тогда ощущал одно: настали
                  роковые
                  дни - начало марта. Володя и Ася не знают о той ночи, когда  я  побежал  к
                  Браславскому. К Шигонцеву бежать бесполезно. У того  искусственные
                  мозги.
                  Побежал к Браславскому. Состояние было такое, когда я был способен на
                  все
                  - застрелить его, застрелить себя.

                     А самое главное, в ту  мартовскую  ночь  директива  была  уже  отменена
                  центром, но мы не знали! Впрочем,  Донревком  знал,  однако  не  торопился
                  оповещать. Как я мог забыть о той ночи? Сырая, гнилая, в красных всполохах
                  далекой грозы. Я был мальчишка, глуп, смел и дрожал, как  в  лихорадке.  Я
                  знал одно: _этой ночью должно решиться_. Он  "пойдет  Карфагеном"
                  дальше,
                  все дальше и дальше, цифры не имеют значения,  это  дорога  без  конца.  У
                  ворот на корточках, поставив винтовки  между  колен,  сидели  китайцы.  На
                  крыльце спал пулеметчик. В крайнем окне огонь. Значит, не  спит!  Мучается
                  перед рассветом. Как же  не  мучиться?  И  ворохнулась  надежда:  а  вдруг
                  уговорю?  Мордочка  у  него  за  последние  дни  сделалась  густо-красная,
                  вишневая, щеки еще больше  надулись,  поглядишь  и  скажешь:  то  ли  вина
                  напился, то ли больной смертельно. _Все должно было решиться до
                  рассвета_.
                  Толкнул дверь. Сидит один на стуле, галифе подвернул, ноги в горячей  воде
                  мочит, в тазу. И кипяток из чайника подливает. Это меня поразило! "Матвей,
                  ты что? Ты здоров?" Никогда  не  видел,  чтобы  люди  сами  себя  кипятком
                  пытали. Как убивают людей, как рубят, расстреливают - видел.  А  как  ноги
                  парят - нет.
                     "Видно, кровь меня распирает и  в  голову  бьет,  -  сказал.  -  Пиявки
   60   61   62   63   64   65   66   67   68   69   70