Page 66 - Старик
P. 66

достать нужно, да  где  их  взять?"  Аптекарь  из  Старосельской  оказался
                  врагом, нет его.  В  расходе.  Ординарец  свежий  чайник  подтаскивает.  Я
                  смотрю, ноги у него совсем розовые, вареные,  а  он  еще  подливает.  Воля
                  нечеловеческая. "И как ты терпишь?" - "Терплю обыкновенно. Еще хуже
                  бывает
                  печет, а терплю". Я ему тут  же,  не  могу,  не  подписываю,  отказываюсь.
                  Делайте что  хотите.  Пускай  меня  под  расстрел.  "Мышление  у  тебя  не
                  пролетарское, - сказал он. - Дальше пупка не видишь. Садись  рядом  лучше,
                  почитай мне газету". А у него к вечеру зрение портилось. Иногда  заседание
                  проводит, речь говорит, а  веки  сами  собой  затворяются.  У  меня  буквы
                  прыгают, язык не поворачивается читать, потому что в голове стук  -  конец
                  пришел! Нету выхода. Не могу я этот кипяток выносить. _Или  его  или  себя
                  кончать - до рассвета!_ Все равно конец. Она сказала мне: "Ты пропал".  Но
                  про ту ночь никто ничего не знал. Ни один человек. Даже  Гале  никогда  не
                  рассказывал. И даже сам, кажется, забыл, забыл  полностью  и  наглухо.  Не
                  померещилось  ли?  Нет.  Было.  Вытягиваю  из  кармана  револьвер,  щелкаю
                  предохранителем. И не знаю еще в ту секунду помрачительную:  в  кого?
                  Вот
                  именно так и было. Совершенно не знаю. Только еще  буду  решать  в
                  другую
                  секунду... Он на меня взглянул, дернул щекой, ротик  маленький,  пунцовый,
                  отвалил в изумлении, чайник в одну сторону, в другую, на  пол,  лежит,  не
                  дышит... Нет,  не  умер  тогда...  Через  полтора  месяца.  Вместе  с  ним
                  расстреляли еще пятерых. Весь Стальной отряд раскидали кого куда - кого  в
                  тюрьму, кого на фронты, на север,  под  Царицын.  Судила  их  чрезвычайная

                  комиссия от реввоенсовета фронта во главе с  товарищем  Майзелем.
                  Который
                  потом в Цветмете работал. А почему Шигонцева не тронули? Это
                  необъяснимо.
                  Позабылось.  Кто-то  выручил.  Помню,  как  он  скрипел  легкими,   тощий,
                  исчерневший лицом, плевался  кровью,  а  взгляд  все  такой  же  пылающий,
                  сатанинский: "Почему погиб Мотька Браславский, золотой мужик?  Потому
                  что
                  казаки взбунтовались. А почему  взбунтовались?  Да  потому,  что  недожег,
                  недовырубил... Сам виноват, слепой черт!" Но  дело-то  вот  в  чем:  когда
                  восстание началось, Мигулина внезапно отзывают с Южного фронта в
                  Серпухов,
                  в  полевой  штаб  РККА.  Оттуда   бросают   еще   дальше   на   запад,   в
                  Белорусско-Литовскую армию. За каким лешим? Как  раз  в  то  время,  когда
                  Деникин наступает, когда Мигулин всего нужней Дону...


                     Павел Евграфович измучился ходьбой и зноем, обедать не захотел,  пришел
                  в свою комнату, лег. Лежал долго. Никто не заходил к нему. Так прошло часа
   61   62   63   64   65   66   67   68   69   70   71