Page 23 - Рассказы

– Это… все так,– вздохнул Баев, Он не скрывал, что не ровня ему полуграмотная Марья
– спорить, неглубоко берет баба своим рассудком.Конечно, командир, ордена… трень-брень,
сапоги со скрипом… Это все воздействует. Но все же голову никакими орденами не
заменишь. Или уж она есть, или… так – куда шапку надевают.
Так беседовали Баев с Марьей. Часов до трех, до четырех засиживались. Кое в чем не
соглашались, случалось, горячились, но расставались мирно. Баев уходил через площадь –
наискосок – домой, а Марья устраивалась на диван и спала до рассвета спокойно. А потом –
день, шумливый, суетный, бестолковый… И опять опускалась на землю ясная ночь, и охота
было опять поговорить, подумать, повспоминать – испытать некую тихую, едва уловимую
радость бытия.
…Как-то досиделись они, Баев с Марьей, часов до трех тоже, Баев собрался уже
уходить, закладывал в нос последнюю порцию душистого – с валерьяновыми каплями –
табаку, и тут увидела Марья, как на крыльцо сельмага всходит какой-то человек… Взошел,
потрогал замок и огляделся. Марья так и приросла к стулу.
– Ферапонтыч,– выдохнула она с ужасом,– гляди-ка!
Баев всмотрелся, и у него тоже от страха лицо вытянулось.
Человек на крыльце потоптался, опять потрогал замок… Слышно звякнуло железо.
– Стреляй! – тихо крикнул Баев Марье.– Стреляй!.. Через окно прямо!
Марья не шевелилась. Смотрела в окно.
– Стреляй! – опять велел Баев.
– Да как я?! В живого человека… "Стреляй!" Как?! Ты что?
Человек на крыльце поглядел на окна избушки, сошел с крыльца и направился
прямиком к ним.
– Царица небесная, матушка,– зашептала Марья,– конец наступает. Прими, господи,
душеньку мою грешную…
А Баев даже и шептать не мог, а только показывал пальцем на ружье и на окно –
стреляй, дескать.
Шаги громко захрустели под окнами… Человек остановился, заглянул в окно. И тут
Марья узнала его. Вскричала радостно:
– Да ведь Петька это! Петька Сибирцев!
– А чего это никого нет-то? – спросил Петька Сибирцев.
– Заходи, заходи! – помахала рукой Марья.– Вот гад-то подколодный! Я думала, у меня
счас разрыв сердца будет. Вот черт-то полуношный! Он, наверно, с похмелья день с ночью
перепутал.
Вошел Петька.
– Счас что, ночь, что ли? – спросил он.
– Вот идиот-то! – опять ругнулась Марья.– А ты что, за четвертинкой в сельмаг?
Петька с удивлением и горечью постигал, что теперь – ночь.
– Заспал…
Баев пришел наконец в движение, нюхнул раз-друтой, не чихнул, а высморкался
громко в платок.
– Да-а,– сказал он.– Пить, так уж пить – чтоб уж и время потерять: где день, где ночь.
Петька Сибирцев сел на скамеечку, потрогал голову.
– Ну надо же! – все изумлялась Марья.– А если б я стрельнула?
Петька поднял голову, посмотрел на Марью – то ли не понял, что она сказала, то ли не
придал значения ее словам.
– У него голова болит,– с сердцем посочувствовал Баев.– Эх-х… Жители! – Баев
стряхнул платком табачную пыль с губ, вытер глаза.– Мне счас внучка книжку читает:
Александра Невский землю русскую защищал… Написано хорошо, но только я ни одному
слову не верю там.
Марья и Петька посмотрели на старика.
– Не верю! – еще раз с силой сказал Баев.– Выдумал… и получил хорошие деньги.