Page 20 - Рассказы

Ребятишкам по кружке нальешь, остальное – на молоканку. Да ведь планы-то какие были…
безобразные!
– Ты вот слушай! – оживился Баев при воспоминании о давнем своем изобретательном
поступке.– "Все вытаскали-то? Или нет?" Он вызвал девку: "Принеси,– говорит,– сводки".
Посмотрели: почти все, ерунда осталась. "Ну вот,– говорит,– почти все".– "Теперь так,– это
я-то ему,– давайте рассуждать: госпоставки недостает столько-то, не помню счас сколько,
Так? Колхозники свое почти все вытаскали… Где молоко брать?" Он мне: "Ты,говорит,– мне
мозги не… того, говори дело!" Матерщинник был несусветный. Я беру счеты в руки:
давайте, мол, считать, Допустим, ты должна сдать на молоканку пятьсот литров.– Баев
откинул воображаемых пять кругляшек на воображаемых счетах, посмотрел терпеливо и
снисходительно на Марью.– Так? Это из расчета, что процент жирности молока у твоей
коровы такой-то.– Баев еще несколько кругляшек воображаемых сбросил, чуть выше
прежних.– Но вот выясняется, что у твоей коровы жирность не такая, какая тянула на
пятьсот литров, а ниже, Понимаешь? Тогда тебе уж не пятьсот литров надо отнести, а
пятьсот семьдесят пять, допустим. Сообразила?
Марья не сообразила пока.
– Вот и он тогда так же: хлопает на меня глазами: не пойму, мол. Снимайте, говорю,
один процент жирности у всех – будет дополнительное молоко. А вы это молоко, с
колхозников-то, как госпоставки пустите. Было бы молоко, в бумагах его как хошь можно
провести. Ох, и обрадовался же он тогда. Проси, говорит, что хочешь! Я говорю: отвези меня
в городскую больницу – полежать. Отвез.
Марья все никак не могла уразуметь, как это они тогда вышли из положения с
госпоставками-то.
– Да господи! – воскликнул Баев.– Вот ты оттаскала свои пятьсот литров, потом тебе
говорят: за тобой, гражданка Селезнева, еще семьдесят пять литров. Ты, конечно,– как это
так? А какой-нибудь такой же, вроде меня, со счетиками: давайте считать вместе… Вышла,
мол, ошибка с жирностью. Работник, мол, недоглядел… А я-в горбольнице. С сельской
местности-то туда и счас не очень берут. А я вон когда попал!
– А чего?.. Заболел, што ли?
– Как тебе сказать… Нет. Недостаток-то у меня был: глаза-то и тогда уж… Почти
слепой был. Из-за того и на войну не взяли. Но лег я не потому, а… как это выразиться…
Охота было в горбольнице полежать. Помню, ишо молодой был, а все лумал: как же бы мне
устроиться в горбольнице полежать? А тут случай-то и подвернулся. Да. Приехал я, мне,
значит, коечку, чистенько все, простынки, тумбочка возле койки… В палате ишо пять
гавриков лежат, у кого что: один с рукой, один с башкой забинтованной, один тракторист
лежал – полспины выгорело, бензин где-то загорелся, он угодил туда. Та-ак. Ну, ладно,
думаю, желание мое исполняется.
– Дак чего, просто вот полежать, и все? – никак не могла взять в толк Марья.
– Все. Ну-ка, как это тут, думаю, будут ухаживать за мной? Слыхал, что уход там
какой-то особенный. Ну, никакого такого ухода я там не обнаружил – больше интересуются:
"Что болит? Где болит?" Сердце, говорю, болит – иди, доберись до него. Всего обстукали,
обслушали, а толку никакого. Но я к чему про горбольницу-то: про людей мы заговорили…
Пришел, значит, я в палату, лежат эти козлы… Я им по-хорошему: "Здравствуйте, мол,
ребята!" И прилег с дороги-то соснуть малость: дорога-то дальняя, в телеге-то натрясло.
Сосну, думаю, малость. Поспал, значит, мне эти козлы говорят: "Надо анализы собирать".–
"Какие анализы?" – "Калу,– говорят,девятьсот грамм и поту пузырек". Я удивился, конечно,
но…
Тут Марью пробрал такой смех, что она досмеялась до слез. Баев тоже сперва хмыкнул,
но потом строго ждал, когда она отсмеется.
– Ну и как? – спросила Марья, вытирая глаза концом полушалка.– Собрал?
– Стали сперва собирать пот,– продолжал Баев, недовольный, что из рассказа вышла
одна комедия: он вознамерился извлечь из него поучительный вывод.– Укрыли меня