Page 135 - Тихий Дон

Поехали. Дарья с оголенными коленями и сбитым на затылок платком поскакала
вперед. Она по-казацки сидела на лошади, и Петро не утерпел, чтобы не крикнуть ей вслед:
— Эй гляди, потрешь!
— Небось! — отмахнулась Дарья.
Пересекая летник, Петро глянул влево. Далеко по серой спине шляха от хутора быстро
двигался меняющий очертания пыльный комок.
— Верхи какой-то бегет. — Петро сощурился.
— Шибко! Ты гля, как пылит! — удивилась Наталья.
— Что бы такое? Дашка! — крикнул Петро рысившей впереди жене. — Погоди, вон
конного поглядим.
Комочек упал в лощину, выбрался оттуда увеличенный до размеров муравья.
Сквозь пыль просвечивала фигура верхового. Минут через пять стало видно
отчетливей. Петро всматривался, положив на поля соломенной рабочей шляпы грязную
ладонь.
— Так недолго и лошадь запалить, наметом идет.
Он, нахмурившись, снял с полей шляпы руку, некое смятение коснулось его лица и
застыло на развилке приподнятых бровей.
Теперь уже ясно виден был верховой. Он шел броским наметом, левой рукой
придерживал фуражку, в правой вяло вился запыленный красный флажок.
Он проскакал мимо съехавшего со шляха Петра так близко, что слышен был гулкий
хрип коня, вдыхавшего в легкие раскаленный воздух, крикнул, оскалив квадратный
серо-каменный рот:
— Сполох!
На след, оставленный в пыли подковой его коня, упала желтоватая пена. Петро
проводил глазами конного. Одно осталось у него в памяти: тяжкий хрип полузагнанного
коня и, когда глянул вслед ему, — мокрый, отливающий стальным блеском круп.
Не осознав еще окончательно подступившего несчастья, Петро тупо оглядел
трепещущую в пыли пену, степь, сползающую к хутору волнистым скатом. Со всех концов
по желтым скошенным кулигам хлеба скакали к хутору казаки. По степи, до самого
желтеющего в дымчатой непрогляди бугра, вздували комочки пыли всадники, а там, где,
выбравшись на шлях, скакали они толпою, тянулся к хутору серый хвостище пыли. Казаки,
числившиеся на военной службе, бросали работу, выпрягали из косилок лошадей, мчались в
хутор. Петро видел, как Христоня выпряг из арбы своего гвардейца-коня и ударился
наметом, раскорячивая длинные ноги, оглядываясь на Петра.
— Что же это? — охнула Наталья, испуганно пялясь на Петра, и взгляд ее — взгляд
зайца под прицелом — встряхнул Петра.
Он подскакал к стану; прыгнув на ходу с лошади, натянул скинутые в разгаре работы
шаровары и, махнув отцу рукой, растаял в таком же облачке пыли, как и те, что серыми
текучими веснушками расцветили истлевавшую в зное степь.

IV

На площади серая густела толпа. В рядах — лошади, казачья справа, мундиры с
разными номерами погонов. На голову выше армейцев-казаков, как гуси голландские среди
мелкорослой домашней птицы, похаживали в голубых фуражках атаманцы.
Кабак закрыт. Военный пристав хмур и озабочен. У плетней по улицам — празднично
одетые бабы. Одно слово в разноликой толпе: «мобилизация». Пьяные, разгоряченные лица.
Тревога передается лошадям — визг и драка, гневное ржанье. Над площадью — низко
повисшая пыль, на площади — порожние бутылки казенки, бумажки дешевых конфет.
Петро вел в поводу заседланного коня. Около ограды здоровенный черный атаманец,
застегивая необъятные синие шаровары, щерит рот в белозубой улыбке, возле него
серенькой перепелкой чечекает низкорослая казачка — жена ли, любушка ли.