Page 148 - Тихий Дон
P. 148

лошадь с лошадью Крючкова. — Ты чему ж это учишь мэлодого кэзэка, а?
                     Крючков  моргал  прижмуренными  глазами.  Щеки  его  заливала  гуща  бордового
               румянца. Сзади похохатывали.
                     — Я кэго в прошлом гэду учил? Об чью мэрду этот нэготь слэмал?.. — Есаул поднес к
               носу Крючкова длинный заостренный ноготь мизинца и пошевелил усами. — Чтэб я бэльше
               этого не слэшал! Пэнимэешь, брэтец ты мой?
                     — Так точно, ваше благородие, понимаю!
                     Есаул, помедлив, отъехал, придержал коня, пропуская сотню. Четвертая и пятая сотни
               двинулись рысью.
                     — Сэтня, рысь вэзьми!..
                     Крючков, поправляя погонный ремень, оглянулся на отставшего есаула и, выравнивая
               пику, взбалмошно махнул головой.
                     — Вот, с этим Черногузом! Откель он взялся?
                     Весь потный от смеха, Иванков рассказывал:
                     — Он давешь едет позади нас. Он все слыхал. Кубыть, учуял, про что речь идет.
                     — Ты б хоть мигнул, дура.
                     — А мне-то нужно.
                     — Не нужно? Ага, четырнадцать пряжек по голой!
                     Сотни разбились по окрестным помещичьим усадьбам. Днем косили помещикам клевер
               и луговую траву, ночью на отведенных участках пасли стреноженных лошадей, при дымке
               костров поигрывали в карты, рассказывали сказки, дурили.
                     Шестая сотня батрачила у крупного польского помещика Шнейдера. Офицеры жили во
               флигеле, играли в карты, пьянствовали, скопом ухаживали за дочкой управляющего. Казаки
               разбили стан в трех верстах от усадьбы. По утрам приезжал к ним на беговых дрожках пан
               управляющий. Толстый, почтенный шляхтич вставал с дрожек, разминая затекшие жирные
               ноги,  и  неизменно  приветствовал  «козаков»  помахиваньем  белого,  с  лакированным
               козырьком, картуза.
                     — Иди с нами косить, пан!
                     — Жир иди растряси трошки!
                     — Бери  косу,  а  то  паралик  захлестнет!.. —  кричали  из  белорубашечных  шеренг
               казаков.
                     Пан  очень  хладнокровно  улыбался,  вытирая  каемчатым  платком  закатную  розовость
               лысины, и шел с вахмистром отводить новые участки покосной травы.
                     В полдень приезжала кухня. Казаки умывались, шли за едой.
                     Ели молча, зато уж в послеобеденный получасовой отдых наверстывались разговоры.
                     — Трава тут поганая. Супротив нашей степовой не выйдет.
                     — Пырею почти нету.
                     — Наши в Донщине теперь уж откосились.
                     — Скоро и мы прикончим. Вчерась рождение месяца, дождь обмывать будет.
                     — Скупой поляк. За труды хучь бы по бутылке на гаврика пожаловал.
                     — Ого-го-го! Он за бутылку в алтаре…
                     — Во, братушки, что б это обозначало: чем богаче — тем скупее?
                     — Это у царя спроси.
                     — А дочерю помещикову кто видал?
                     — А что?
                     — Мя-а-асис-тая девка!
                     — Баранинка?
                     — Во-во…
                     — С сырцом ба ее хрумкнул…
                     — Правда ай нет, гутарют, что за нее из царского роду сваталися?
                     — Простому рази такой шматок достанется?
                     — Ребя, надысь слыхал брехню, будто высочайшая смотра нам будет.
   143   144   145   146   147   148   149   150   151   152   153