Page 150 - Тихий Дон

жаворонком над апрельской талой землей:

Казак, умирая, просил и молил
Насыпать курган ему большой в головах.

Вместе с ним тоскуют басы:

Пущай на том на кургане калина родная
Растет и красуется в ярких цветах.

У другого огня — реже народу и песня иная:

Ах, с моря буйного да с Азовского
Корабли на Дон плывут.
Возвертается домой
Атаман молодой.

У третьего, поодаль, огня, покашливая от дыма, вяжет сотенный краснобай
замысловатые петли сказки. Слушают с неослабным вниманием, изредка лишь, когда герой
рассказа особенно ловко выворачивается из каверз, подстроенных ему москалями и нечистой
силой, в полосе огня мелькнет чья-нибудь ладонь, шлепнет по голенищу сапога,
продымленный, перхающий голос воскликнет восхищенно:
— Ах, язви-разъязви, вот здорово!
И снова — текучий, бесперебойный голос рассказчика…
…Через неделю, после того как полк пришел на лунки, есаул Попов позвал сотенного
коваля и вахмистра.
— Как кони? — к вахмистру.
— Ничего, ваше благородие, очень приятно даже. Желобки на спинах посравняли.
Поправляются.
Есаул в стрелку ссучил черный ус (отсюда и прозвище — Черногуз), сказал:
— Прикэз от кэмэндира пэлка пэлудить стремена и удила. Будет вэсэчайший смэтр
пэлку. Чтэбы все было с блэскэм: чтэ седлецо, чтэ все эстэльное. Чтэбы на кэзэков было
любо, мило-дэрэго глянуть. Кэгда, брэтец ты мой, будет гэтово?
Вахмистр глянул на коваля. Коваль глянул на вахмистра. Оба глянули на есаула:
Вахмистр сказал:
— Либо что к воскресенью, ваше благородие? — И почтительно тронул пальцем
собственный заплесневелый в табачной зелени ус.
— Смэтри у меня! — грозно предупредил есаул.
С тем и ушли вахмистр с ковалем.
С этого дня начались приготовления к высочайшему смотру. Иванков Михаил, сын
каргинского коваля, — сам знающий коваль, — помогал лудить стремена и удила, остальные
сверх нормы скребли коней, чистили уздечки, терли битым кирпичом трензеля и
металлические части конского убора.
Через неделю полк блестел свеженьким двугривенным. Лоснилось глянцем все, от
конских копыт до лиц казаков. В субботу командир полка полковник Греков смотрел полк и
благодарил господ офицеров и казаков за ретивую подготовку и бравый вид.
Разматывалась голубая пряжа июльских дней. Добрели от сытых кормов казачьи кони,
лишь казаки сумятились, червоточили их догадки: ни слуху ни духу про высочайший
смотр… Неделя шла в коловертных разговорах, гоньбе, подготовке. Бревном по голове
приказ — выступать в Вильно.
К вечеру были там. По сотням второй приказ: убирать в цейхгауз сундуки с казачьим
добром и приготовиться к возможному выступлению.