Page 227 - Тихий Дон

собранные в кучу куски конечностей, шмотья шинели, истрощенная мятая нога на месте
головы; а еще дальше — совсем мальчишка, с пухлыми губами и отроческим овалом лица;
по груди резанула пулеметная струя, в четырех местах продырявлена шинель, из отверстий
торчат опаленные хлопья.
— Этот… этот в смертный час кого кликал? Матерю? — заикаясь, клацая зубами,
спросил Иван Алексеевич и, круто повернувшись, пошел как слепой.
Казаки отходили поспешно, крестясь и не оглядываясь. И после долго берегли
молчание, пробираясь по узким прогалинам, спеша уйти от воспоминаний виденного. Возле
густой цепи пустых, покинутых кем-то землянок сотню остановили. Офицеры вместе с
ординарцем, прискакавшим из штаба Черноярского полка, вошли в одну из землянок; тут
только щербатый Афонька Озеров, лапая руку Ивана Алексеевича, шепотом сказал:
— Этот, парнишка… последний, гляди, небось, за всю жисть бабу не целовал… И
зарезали, это как?
— Это где же их так наворочали? — вмешался Захар Королев.
— В наступление шли. Солдат, какой охранял мертвяков, гутарил, — помолчав,
ответил Борщев.
Казаки стояли «вольно». Над лесом замыкалась темь. Ветер торопил тучи и, раздирая
их, оголял лиловые угольки далеких звезд.
В это время в землянке, где собрались офицеры сотни, командир, отпустив ординарца,
вскрыл пакет и при свете свечного огарка, ознакомившись с содержанием, прочитал:
«На рассвете 3 октября немцы, употребив удушливые газы, отравили три батальона
256-го полка и заняли первую линию наших окопов. Приказываю вам продвинуться до
второй линии окопов и, завязав связь с первым батальоном 318-го Черноярского полка,
занять участок второй линии, с тем чтобы этой же ночью выбить противника из первой
линии. На правом фланге у вас будут две роты второго батальона и батальон
Фанагорийского полка 3-й гренадерской дивизии.»
Обсудив положение и выкурив по папиросе, офицеры вышли. Сотня тронулась.
Пока казаки отдыхали возле землянок, первый батальон черноярцев опередил их и
подошел к мосту через Стоход. Мост охранялся сильной пулеметной заставой одного из
гренадерских полков. Фельдфебель выяснил командиру батальона обстановку, и батальон,
перейдя мост, разделился: две роты пошли вправо, одна — влево, последняя, с командиром
батальона, осталась в резерве. Роты шли, рассыпавшись в цепь. Жидкий лес был изрытвлен.
Солдаты шли, осторожно щупая почву ногами, иногда какой-нибудь падал, вполголоса тихо
матерился. В крайней с правого фланга роте шестым от конца шел Валет. После команды
«изготовься!» он поставил спуск винтовки на боевой взвод, шел, вытягивая ее вперед,
царапая жалом штыка кустарник и стволы сосен. Мимо него вдоль цепи прошли двое
офицеров; они, сдерживая голоса, разговаривали. Сочный, спелый баритон командира роты
жаловался:
— У меня открылась давнишняя рана. Черт бы брал этот пенек! Понимаете, Иван
Иванович, в этой темноте я набрел на пень и ударился ногой. В результате — рана
открылась, и я не могу идти, придется вернуться. — Баритон ротного на минуту умолк и,
отдаляясь, зазвучал еще тише: — Вы возьмите на себя командование первой полуротой.
Богданов возьмет вторую, а я того… честное слово, не могу. Я вынужден вернуться.
В ответ хрипло залаял тенорок прапорщика Беликова:
— Удивительно! Как только в бой, так у вас открываются старые раны.
— Я попрошу вас молчать, господин прапорщик! — повысил голос ротный.
— Оставьте, пожалуйста! Можете возвращаться!
Прислушиваясь к своим и чужим шагам, Валет услышал позади торопливый треск,
понял: ротный уходит назад. А через минуту Беликов, переходя с фельдфебелем на левое
крыло роты, бормотал:
— …Прохвосты, чуют! Как только серьезное дело, они заболевают или у них
открываются старые раны. А ты, новоиспеченный, изволь вести полуроту… Мерзавцы! Я бы