Page 232 - Тихий Дон

Вот и лунь — есаул,
И витютени — удальцы,
А голуби — атаманцы,
Клиндухи — линейцы,
Скворцы — калмыки,
Галки — цыганки,
Сороки — дворянки,
Сера уточка — пехота,
А казарки — молдаванки…

— Погоди! — Иван Алексеевич побледнел. — Лиховидов, да чтой-то ты?.. Ты
захворал? А?
— Не мешай! — Он побагровел и, вновь вытягивая голубые губы в бессмысленную
улыбку, тем же жутким речитативом продолжал:

А казарки — молдаванки,
Дудаки — дураки,
Кваки — забияки,
Вот грачи — антилерия,
Вороны — волохи,
Рыбники — скрыпники…

Иван Алексеевич вскочил:
— Пойдем, пойдем к своим, а то немцы заберут нас! Слышишь?
Вырывая руку, торопясь, роняя с губ теплую слюну, Лиховидов продолжал
выкрикивать:

Соловушки — музыканты,
Касатушки — великанты,
Чернопуз — голопуз,
Синичка — сборщик,
Воробей — десятник…

И, неожиданно оборвав голос, запел тягуче-хрипло. Не песня, а волчий нарастающий
вой рвался из его оскаленного рта. На острых клыковатых зубах переливалась перламутром
слюна. Иван Алексеевич с ужасом смотрел в безумно-раскосые глаза недавнего товарища, на
голову его с плотно прилегшими волосами и восковым слепком ушей. Уже с каким-то
ожесточением Лиховидов выл:

Вот гремит слава трубой.
Мы за Дунаем-рекой
Турк-салтана победили,
Християн освободили.

Мы по горочкам летали
Наподобье саранчи.
Из берданочков стреляли
Все донские казачки.

Как курей, ваших индюшек,
Перведем всех до пера.
А детей ваших, марушек