Page 253 - Тихий Дон

слова, отвечал Емельян.
— Соседи-то наши, Мелеховы, как живут?
— Живут помаленечку.
— Петро не приходил в отпуск?
— Вроде не приходил.
— А Григорий?.. Гришка ихний?
— Гришка приходил после рождества. Баба его двойню энтот год родила… А
Григорий… — как же — приходил по ранению.
— Раненый был?
— А то как же? Ранили в руку. Его всего испятнили, как кобеля в драке: то ли крестов
на нем больше, то ли рубцов.
— Какой же он, Гришка? — давясь сухой спазмой, спрашивала Аксинья и
покашливала, выправляя секущийся голос.
— Такой же… горбоносый да черный. Турка туркой, как и полагается.
— Я не про то… Постарел аль нет?
— А чума его знает: может, и постарел трошки. Жена двойню родила — значит, не
дюже постарел.
— Холодно здесь… — подрожав плечами, сказала Аксинья и вышла.
Наливая восьмую чашку, Емельян проводил Аксинью глазами, медленно, как слепой
ноги, переставляя слова, сказал:
— Гнида гадкая, вонючая, какая ни на есть хуже. Давно ли в чириках по хутору бегала,
а теперя уж не скажет «тут», а «здеся»… Вредные мне такие бабы. Я бы их, стерьвов…
Выползень змеиный! Туда же… «холодно здеся»… Возгря 38 кобылья! Пра!
Обиженный, он не допил восьмой чашки, вылез, перекрестился, ушел, независимо
поглядывая вокруг и сознательно грязня сапогами натертый пол.
Всю обратную дорогу он был угрюм, как и хозяин. Злобу, вызванную Аксиньей,
вымещал на маштаке, нахлестывая кончиком кнута по местам маштаковой стыдливости и
язвительно величая его «хлынцем» и «чикиляем». До самого хутора Емельян, против
обыкновения, не перекинулся с хозяином ни одним словом. Напуганную тишину хранил и
Сергей Платонович.

VIII

Первую бригаду одной из пехотных дивизий, находившуюся в резерве Юго-Западного
фронта, с приданным к ней 27-м Донским казачьим полком, перед Февральским переворотом
сняли с фронта с целью переброски в окрестности столицы на подавление начавшихся
беспорядков. Бригаду отвели в тыл, снабдили новым зимним обмундированием, сутки
превосходно кормили, на другой день, погрузив в вагоны, отправили, но события опередили
двигавшиеся к Минску полки: в день отправки уже передавались настойчивые слухи, что
император в Ставке главнокомандующего подписал акт об отречении от престола.
Бригаду с полпути вернули обратно. На станции Разгон 27-й полк получил приказ
выгрузиться из вагонов. Пути были забиты составами. На платформе сновали солдаты с
красными бантами на шинелях, с добротно сделанными новыми винтовками русского
образца, но английского происхождения. Многие из солдат были возбуждены, опасливо
поглядывали на строившихся посотенно казаков.
Пасмурный иссякал день. С крыш станционных построек журчалась вода, лужи на
путях, покрытые нефтяными блестками, отражали серую мякотную овчину неба. Рев
маневрировавших паровозов звучал приглушенно, рыхло. За пакгаузом полк в конном строю
встречал командира бригады. Мокрые по щетки ноги лошадей дымились паром. Вороны

38 сопля