Page 269 - Тихий Дон

сотне два раза были случаи отказа от назначения в караулы и разъезды. Взводный офицер
приписывал эти случаи воздействию на казаков Лагутина.
Листницкий решил, что ему необходимо как-нибудь поближе узнать Лагутина,
прощупать его. Вызвать казака на откровенный разговор было бы глупо и неосторожно,
поэтому Листницкий решил выжидать. Случай представился скоро. В конце июля третий
взвод по наряду должен был ночью нести охрану улиц, прилегающих к Путиловскому
заводу.
— Я поеду с казаками, — предупредил взводного офицера Листницкий. — Передайте,
чтобы мне оседлали вороного.
Листницкий имел двух лошадей — «на всякий случай», как говорил он. Одевшись при
помощи вестового, он спустился во двор. Взвод был на конях. В мглистой, вышитой огнями
темноте проехали несколько улиц. Листницкий нарочно отстал, окликнул сзади Лагутина.
Тот подъехал, поворачивая свою невзрачную лошаденку, сбоку выжидающе поглядел на
есаула.
— Что нового у вас в комитете? — спросил Листницкий.
— Ничего нету.
— Ты какой станицы, Лагутин?
— Букановской.
— Хутора.
— Митякина.
Теперь лошади их шли рядом. Листницкий при свете фонарей искоса посматривал на
бородатое лицо казака. У Лагутина из-под фуражки виднелись гладкие зачесы волос, на
пухлых щеках неровная куделилась бородка, умные с хитринкой глаза сидели глубоко,
прикрытые выпуклыми надбровными дугами.
«Простой с виду, постный, — а что у него за душой? Наверное, ненавидит меня, как и
все, что связано со старым режимом, с „палкой капрала“…» — подумал Листницкий, и
почему-то захотелось узнать о прошлом Лагутина.
— Семейный?
— Так точно. Жена и двое детишков.
— А хозяйство?
— Какое у нас хозяйство? — насмешливо, с ноткой сожаления сказал Лагутин. —
Живем ни шатко ни валко. Бык на казака, а казак на быка — так всю жисть и крутимся…
Земля-то у нас песчаная, — подумав, сурово добавил он.
Листницкий когда-то ехал на станцию Серебрякове через Букановскую. Он живо
вспомнил эту глухую, улегшуюся на отшибе от большого шляха станицу, с юга прикрытую
ровнехоньким неокидным лугом, опоясанную капризными извивами Хопра. Тогда еще с
гребня, от Еланской грани, верст за двенадцать, увидел он зеленое марево садов в низине,
белый обглоданный мосол высокой колокольни.
— Супесь у нас, — вздохнул Лагутин.
— Домой, наверное, хочется, а?
— Как же, господин есаул! Конешно, гребтится поскорей возвернуться. Нуждишки
немало приняли за войну.
— Едва ли, брат, скоро придется вернуться…
— Придется.
— Войну-то не кончили ведь?
— Скоро прикончут. По домам скоро, — упрямо настаивал Лагутин.
— Еще между собой придется воевать. Ты как думаешь?
Лагутин, не поднимая от луки опущенных глаз, помолчав, спросил:
— С кем воевать-то?
— Мало ли с кем… Хотя бы с большевиками.
И опять надолго замолчал Лагутин, словно задремал под четкий плясовой звяк копыт.
Ехали молча минуты три. Лагутин, медленно расстанавливая слова, сказал: