Page 268 - Тихий Дон

Долгова; с виду был необычайно суров, и лишь под конец Листницкий заметил, как через
коричневый кургашек родинки на глазу сбежала у него холодно сверкавшая слезинка.
После того как офицеры чужих сотен разошлись, а оставшиеся улеглись спать,
Атарщиков подсел на койку Листницкого, теребя голубые вылинявшие подтяжки на
выпуклом заслоне груди, зашептал:
— Ты понимаешь, Евгений… Я до чертиков люблю Дон, весь этот старый, веками
складывавшийся уклад казачьей жизни. Люблю казаков своих, казачек — все люблю! От
запаха степного полынка мне хочется плакать… И вот еще, когда цветет подсолнух и над
Доном пахнет смоченными дождем виноградниками, — так глубоко и больно люблю… ты
поймешь… А вот теперь думаю: не околпачиваем ли мы вот этих самых казаков? На эту ли
стежку хотим мы их завернуть?..
— О чем ты? — настороженно спросил Листницкий.
Из-под воротника белой сорочки Атарщикова наивно, по-юношески трогательно
смуглела шея. Над коричневой родинкой тяжко висел ободок века, в профиле виден был
увлажненный свет одного полузакрытого глаза.
— Я думаю: надо ли казакам это?
— А что же, в таком случае, им надо?
— Не знаю… Но почему они так стихийно отходят от нас? Революция словно
разделила нас на овец и козлищ, наши интересы как будто расходятся.
— Видишь ли, — осторожно начал Листницкий, — тут сказывается разница в
восприятии событий. За нами больше культуры, мы можем критически оценивать тот или
иной факт, а у них все примитивней, проще. Большевики вдалбливают им в головы, что надо
войну кончать — вернее, превращать ее в гражданскую. Они натравливают казаков на нас, а
так как казаки устали, в них больше животного, нет того нравственного крепкого сознания
долга и ответственности перед родиной, что есть у нас, то, вполне понятно, это находит
благоприятную почву. Ведь что такое для них родина? Понятие, во всяком случае,
абстрактное: «Область войска Донского от фронта далеко, и немец туда не дойдет» — так
рассуждают они. В этом-то вся и беда. Нужно правильно растолковать им, какие последствия
влечет за собой превращение этой войны в войну гражданскую.
Листницкий говорил, подсознательно чувствуя, что слова его не доходят до цели и что
Атарщиков сейчас закроет перед ним створки своей душевной раковины.
Так и произошло: Атарщиков что-то промычал невнятное, долго сидел молча, и
Листницкий хотя и пытался, но не мог разобраться, в каких потемках бродят сейчас мысли
умолкшего сослуживца.
«Надо бы дать ему высказаться до конца…» — с сожалением подумал он.
Атарщиков пожелал спокойной ночи, так и ушел, не сказав больше ни слова. На
минуту потянулся к искреннему разговору, приподнял краешек той черной завесы
неведомого, которой каждый укрывается от других, и вновь опустил ее.
Неразгаданность чужого, сокровенного досадно волновала Листницкого. Он покурил,
полежал немного, напряженно глядя в серую ватную темень, и неожиданно вспомнил
Аксинью, дни отпуска, заполненные до краев ею. Уснул, примиренный думами и
случайными, отрывочными воспоминаниями о женщинах, чьи пути скрещивались когда-то с
его путями.

XII

В сотне Листницкого был казак Букановской станицы Лагутин Иван. По первым
выборам он прошел в члены полкового Военно-революционного комитета, до прихода полка
в Петроград ничем особым себя не проявлял, но в последних числах июля взводный офицер
сообщил Листницкому, что Лагутин бывает в военной секции Петроградского Совета
рабочих и солдатских депутатов, связан, наверное, с Советом, так как замечалось, что ведет
он частые беседы с казаками своего взвода и влияет на них с отрицательной стороны. В