Page 296 - Тихий Дон

главнокомандующего, я, как казак, по долгу совести и чести, вынужден был
отказаться от исполнения этого требования, предпочитая смерть на поле брани
позору и предательству родины. Казаки, рыцари земли русской! Вы обещали
встать вместе со мной на спасенье родины, когда я найду это нужным. Час пробил
— родина накануне смерти! Я не подчиняюсь распоряжениям Временного
правительства и ради спасения свободной России иду против него и против тех
безответственных советников его, которые продают родину. Поддержите, казаки,
честь и славу беспримерно доблестного казачества, и этим вы спасете родину и
свободу, завоеванную революцией. Слушайтесь же и исполняйте мои приказания!
Идите же за мной!
28 августа 1917 года.
Верховный главнокомандующий генерал Корнилов ».

Калмыков помолчал; свертывая листок, выкрикнул:
— Агенты большевиков и Керенского препятствуют продвижению наших частей по
железной дороге. Получено приказание верховного главнокомандующего: в том случае, если
не представится возможным совершать переброску по железной дороге, то идти на
Петроград походным порядком. Сегодня же мы выступаем. Приготовьтесь к выгрузке!
Бунчук, грубовато работая локтями, прорвался на средину; не подходя к кругу
офицеров, зычно, по-митинговому крикнул:
— Товарищи казаки! Я послан к вам петроградскими рабочими и солдатами. Вас ведут
на братоубийственную войну, на разгром революции. Если вам хочется идти против народа,
если вам хочется восстановить монархию — идите!.. Но петроградские рабочие и солдаты
надеются, что вы не будете каинами. Они шлют вам пламенный братский привет и хотят
видеть вас не врагами, а союзниками…
Договорить ему не дали. Поднялся неуемный шум, буря выкриков словно сорвала
Калмыкова с бочонка. Наклонившись, он быстрыми шагами шел к Бунчуку; не дойдя
нескольких шагов, крутнулся на каблуках:
— Казаки! Хорунжий Бунчук в прошлом году дезертировал с фронта — вы это знаете.
Что же, неужели мы будем слушать этого труса и предателя?
Командир шестой сотни, войсковой старшина Сукин, смял голос Калмыкова басистым
раскатом:
— Арестовать его, подлеца! Мы кровь проливали, а он спасался по тылам!.. Берите его!
— Погодим бра-ать!
— Пущай говорит!
— На чужой роток нечего накидывать платок. Пущай выясняет свою направлению.
— Арестовать!
— Дезертиров нам не надо!
— Говори, Бунчук!
— Митрич! Рубани-ка их до сурепки!
— До-ло-о-ой!..
— Цыц, сучье вымя!
— Крой их! Крой их, Бунчук! Ты им вспоперек! Вспоперек!
На бочонок вскочил высокий, без фуражки, с наголо остриженной головой казак, член
полкового ревкома. Он горячо призывал казаков не подчиняться душителю революции
генералу Корнилову, говорил о гибельности войны с народом, закончил речь, обращаясь к
Бунчуку:
— А вы, товарищ, не думайте, что мы вас, как и господа офицеры, презираем. Мы вам
рады и уважаем как представителя народа, и ишо за то уважаем, что, бывши вы офицером, не
притесняли казаков, а были с нами вроде как по-братски. Грубого слова от вас мы не
слыхали, но не думайте, что мы, необразованные люди, не понимаем обхожденья —
ласковое слово и скотина понимает, не то что человек. Земно вам кланяемся и просим
передать питерским рабочим и солдатам, что на них руку мы не подымем!