Page 299 - Тихий Дон

клочка августовского неба, зеленым раскосым оком глядел ущербленный, омытый
вчерашним дождем, месяц. На ближнем перекрестке стояли, прижимаясь друг к дружке,
солдат и женщина в белом накинутом на плечи платке. Солдат обнимал женщину,
притягивая ее к себе, что-то шептал, а она, упираясь ему в грудь руками, откидывала голову,
бормотала захлебывающимся голосом: «Не верю! Не верю», — и приглушенно, молодо
смеялась.

XVIII

31 августа в Петрограде застрелился вызванный туда Керенским генерал Крымов.
С повинной потекли в Зимний дворец делегации и командиры частей крымовской
армии. Люди, недавно шедшие на Временное правительство войной, теперь любезно
расшаркивались перед Керенским, уверяя его в своих верноподданнических чувствах.
Разбитая морально, крымовская армия еще агонизировала: части по инерции катились к
Петрограду, но движение это уже утратило всякий смысл, ибо подходил к концу
корниловский путч, гасла взметнувшаяся бенгальским огнем вспышка реакции, и временный
правитель республики, — правда, растерявший за эти дни мясистость одутловых щек, —
по-наполеоновски дрыгая затянутыми в краги икрами, уже говорил на очередном заседании
правительства о «полной политической стабилизации».
За день до самоубийства Крымова генерал Алексеев получил назначение на должность
главковерха. Корректный и щепетильный Алексеев, понимая всю неприглядную
двусмысленность своего положения, вначале категорически отказался, но потом принял
назначение, руководясь единственно желанием облегчить участь Корнилова и тех, кто был
так или иначе замешан в организации антиправительственного мятежа.
С пути он по прямому проводу снесся со Ставкой, пытаясь уяснить отношение
Корнилова к его назначению и приезду. Нудные переговоры длились с перерывом до
поздней ночи.
В тот же день у Корнилова происходило совещание чинов штаба и лиц, Корнилову
близких. На поставленный им вопрос о целесообразности дальнейшей борьбы с Временным
правительством большинство присутствующих на совещании высказывалось за продолжение
борьбы.
— Прошу вас высказаться, Александр Сергеевич, — обратился Корнилов к
Лукомскому, молчавшему на протяжении всего совещания.
Тот в сдержанных, но решительных выражениях возражал против продолжения
междоусобной брани.
— Капитулировать? — спросил, резко прерывая его, Корнилов.
Лукомский пожал плечами:
— Выводы напрашиваются сами собой.
Разговоры длились еще в течение получаса. Корнилов молчал, видимо, огромным
усилием воли удерживая самообладание. Совещание вскоре распустил, а через час вызвал к
себе Лукомского.
— Вы правы, Александр Сергеевич! — Хрустнул пальцами и, глядя куда-то в сторону
угасшими, седыми, словно осыпанными пеплом глазами, устало сказал: — Дальнейшее
сопротивление было бы и глупо и преступно.
Долго барабанил пальцами, вслушивался во что-то — быть может, в мышиную суетню
собственных мыслей; помолчав, спросил:
— Когда приедет Михаил Васильевич?
— Завтра.
1 сентября приехал Алексеев. Вечером этого же дня по приказанию Временного
правительства он арестовал Корнилова, Лукомского и Романовского. Перед отправкой
арестованных в гостиницу «Метрополь», где они должны были содержаться под стражей,
Алексеев с глазу на глаз о чем-то в течение двадцати минут беседовал с Корниловым; вышел