Page 324 - Тихий Дон

— Пре-кра-тить!..
Крик его захлестнула дробная стукотуха выстрелов, и Бунчук махнул рукой; стараясь
перекричать стрельбу, скомандовал Боговому: «Огонь!» Тот припал к замку улыбающимся,
но землистым лицом, положил пальцы на ручки затыльника. Знакомая строчка пулемета
пронизала слух Бунчука. Минуту вглядывался в направлении залегшей цепи противника,
стараясь определить попадание, потом, вскочив, побежал вдоль цепи к остальным
пулеметам:
— Огонь!
— Даем!.. Го-го-го-го! — гремел Хвылычко, поворачивая к нему напуганное и
счастливое лицо.
Около третьего от центра пулемета были ребята не совсем надежные. Бунчук бежал к
ним. На полпути он, пригнувшись, поглядел в бинокль: в запотевших окружьях стекол
виднелись шевелившиеся серые комочки. Оттуда ударили четким, сколоченным залпом.
Бунчук упал и уже лежа определил, что прицел третьего пулемета не верен.
— Ниже! Черти!.. — кричал он, извиваясь, переползая вдоль цепи.
Пули тянули над ним близкий смертный высвист. Правильно, как на ученье, стреляли
алексеевцы.
У пулемета, нелепо высоко задравшего нос, пластами лежали номера: наводчик грек
Михалиди, взяв несуразно высокий прицел, жарил без передышки, растрачивая запас лент;
около него квохтал перепуганный, позеленевший Степанов; позади, воткнув голову в землю,
сгорбясь, как черепаха, чуть приподнявшись на вытянутых ногах, корячился
железнодорожник, друг Крутогорова.
Оттолкнув Михалиди, Бунчук долго щурился, примеривая прицел, а когда рубанул и,
содрогаясь, размеренно зататакал под его руками пулемет, — сказались результаты:
перебиравшаяся перебежкой кучка юнкеров сыпанула с пригорка назад, потеряла одного на
суглинистой плешине.
Бунчук вернулся к своему пулемету. Бледный Боговой (ярче синели пороховые пятна
на его щеках) лежал на боку, выхаркивая ругательства, перевязывал раненую в мякоть ногу.
— Стреляй, в закон-мать!.. — Становясь на четвереньки, орал лежавший рядом
огнисто-рыжий красногвардеец. — Стреляй! Не видишь, что наступают?!
Цепи офицерского отряда парадной перебежкой текли вдоль насыпи.
Богового заменил Ребиндер. Умело, экономно, не горячась, повел стрельбу.
А с левого фланга заячьими скачками вскидывался Геворкянц, падал от каждой
пролетавшей над ним пули, — охая, прыгал к Бунчуку.
— Не виходит!.. Не стреляет!..
Бунчук, почти не прикрываясь, бегом скользил вдоль изломисто легшей цепи.
Еще издали увидел: Анна на коленях стоит возле пулемета, из-под ладони, отводя
нависающую прядь волос, смотрит на вражескую цепь.
— Ложись!.. — чернея от страха за нее, наливаясь кровью, крикнул Бунчук. — Ложись,
тебе говорят!..
Она глянула в его сторону — и осталась так же стоять. С губ Бунчука просилось
тяжелое, как камень, ругательство. Он добежал до нее, с силой пригнул к земле.
За щитом сопел Крутогоров.
— Заело! Не идет! — дрожа, прошептал он Бунчуку и, ища глазами Геворкянца,
поперхнулся криком: — Сбежал, проклятый! Ихтизавр твой допотопный сбежал… Он мне
душу разодрал своими стонами!.. Работать не дает!..
Геворкянц подполз, извиваясь по-змеиному. На черной щетине его небритой бороды
засохла грязь. Крутогоров секунду смотрел на него, повернув бычью потную шею, —
завопил, покрывая гром стрельбы:
— Ленты куда задевал?.. Ископаемый!.. Бунчук! Бунчук! Убери его — я его
уничтожу!..
Бунчук копался над пулеметом. Пуля с силой цокнула в щит — и он отвернул руки, как