Page 325 - Тихий Дон

от горячего.
Наладив, сам повел стрельбу. Заставил лечь перебегавших бесстрашно алексеевцев и
отполз, разыскивая глазами прикрытие.
Цепи противника подвигались ближе. В бинокль видно было, как добровольцы шли —
винтовки на ремнях, редко ложась. Огонь их стал жестче. В красногвардейской цепи у троих
уже, подползая, взяли товарищи винтовки и патроны, — мертвым оружие не надобно… На
глазах Анны и Бунчука, лежавшего рядом с пулеметом Крутогорова, в цепи сразила пуля
молоденького парнишку-красногвардейца. Он долго бился и хрипел, колотил землю ногами
в обмотках и под конец, опираясь на разбросанные руки, привстал, покряхтел, ткнулся
лицом, в последний раз выдохнув воздух. Бунчук смотрел сбоку на Анну. Из огромных,
расширенных глаз девушки сочился текучий ужас. Она, не мигая, глядела на ноги убитого
парня в солдатских, измочаленных временем обмотках, не слышала, как Крутогоров в упор
кричал ей:
— Ленту!.. Ленту!.. Давай!.. Девка, давай ленту!
Глубоким фланговым охватом калединцы оттеснили красногвардейскую цепь. По
улицам предместья Нахичевани мелькали черные пальто и шинели отступавших
красногвардейцев. Крайний с правого фланга пулемет попал в руки белых. Грека Михалиди
в упор застрелил какой-то портупей-юнкер, второго номерного искололи штыками, как
учебное чучело; из номерных уцелел один лишь наборщик Степанов.
Отступление приостановилось, когда с тральщиков полетели первые снаряды.
— В цепь!.. За мной!.. — крикнул, выбегая вперед, знакомый Бунчуку член ревкома.
Качнулась и, ломаясь, пошла в наступление красногвардейская цепь. Мимо Бунчука и
жавшихся к нему Крутогорова, Анны и Геворкянца прошли трое — почти рядом. Один
курил, другой на ходу стукал по колену затвором винтовки, третий сосредоточенно
разглядывал измазанные полы своего пальто. На лице его, в кончиках усов, путалась
виноватая усмешка — словно не на смерть шел он, а возвращался с товарищеской пирушки
домой и, глядя на измазанное пальто, определял степень наказания, которому подвергнет его
сварливая жинка.
— Вот они! — крикнул Крутогоров, указывая на дальнюю изгородь и копошившихся за
ней серых человечков.
— Устанавливай! — Бунчук по-медвежьи крутнул пулемет.
Бодрый говор пулемета заставил Анну заткнуть уши. Она присела, увидела, как за
изгородью стихло движение, а через минуту оттуда размеренно забились залпы, и,
высверливая невидимые дыры в хмарной парусине неба, потекли над головами пули.
Колотилась барабанная дробь пачечной стрельбы, сухо выгорали змеившиеся у
пулеметов ленты. Одиночные выстрелы лопались полнозвучно и зрело. Давил скрежещущий,
перемешанный с визгом вой пролетавших через головы снарядов, посылаемых
черноморцами с тральщиков. Анна видела: один из красногвардейцев, рослый, в
мерлушковой шапке, с усами, подстриженными по-английски, встречая и невольным
поклоном провожая каждый пролетавший снаряд, кричал:
— Сыпь, Семен, подсыпай, Семен! Сыпь им гуще!
Снаряды в самом деле ложились гуще. Моряки, пристрелявшись, вели
комбинированный огонь. Отдельные кучки медленно отходивших калединцев покрывались
частыми очередями шрапнели. Один из снарядов орудия, бившего на поражение, разорвался
среди отступавшей неприятельской цепи. Бурый столб разрыва разметал людей, над
воронкой, опадая, рассасывался дым. Анна бросила бинокль, ахнула, грязными ладонями
закрыла опаленные ужасом глаза — она видела в близком окружье стекол смерчевый вихрь
разрыва и чужую гибель. Горло ее перехватила прогорклая спазма.
— Что? — крикнул Бунчук, наклоняясь к ней.
Она стиснула зубы, расширенные зрачки ее помутились:
— Не могу…
— Мужайся! Ты… Анна, слышишь? Слышишь?.. Нель-зя так!.. Нель-зя!.. — стучался