Page 405 - Тихий Дон
P. 405

Бунчук,  твердо  решивший  не  сдавать  оружия,  держа  винтовку  наперевес,  быстро
               подошел к Подтелкову.
                     — Оружия не сдадим! Слышишь ты?!
                     — Теперь  поздно…  —  прошептал  Подтелков,  судорожно  комкая  в  руках  отрядный
               список.
                     Список этот перешел в руки Спиридонова. Тот, бегло прочитав его, спросил:
                     — Тут сто двадцать восемь человек… Где остальные?
                     — Отстали дорогой.
                     — Ах, вон как… Ну ладно. Прикажи, чтобы сносили оружие.
                     Подтелков первый отцепил наган с кобурою; передавая оружие, сказал невнятно:
                     — Шашка и винтовка в тачанке.
                     Началось  разоружение.  Красногвардейцы  вяло  сносили  оружие,  револьверы  кидали
               через плетни, прятали, расходясь по дворам.
                     — Всех,  кто  не  сдаст  оружие,  будем  обыскивать! —  крикнул  Спиридонов,  весело  и
               широко осклабившись.
                     Часть  красногвардейцев,  предводительствуемая  Бунчуком,  отказалась  от  сдачи
               винтовок; их обезоружили силком.
                     Тревоги  наделал  пулеметчик,  ускакавший  из  хутора  с  пулеметным  замком.
               Воспользовавшись  суматохой,  спряталось  несколько  человек.  Но  сейчас  же  Спиридонов
               выделил  конвой,  окружил  всех  оставшихся  с  Подтелковым,  обыскал,  попробовал  сделать
               перекличку. Пленные отвечали неохотно, некоторые покрикивали:
                     — Чего тут проверять, все тут!
                     — Гоните нас в Краснокутскую!
                     — Товарищи! Кончайте дело!
                     Опечатав  и  под  усиленной  охраной  отправив  денежный  ящик  в  Каргинскую,
               Спиридонов построил пленных, скомандовал, сразу изменив тон и обращение:
                     — Ряды вздвой! На-ле-е-во! Правое плечо вперед, шагом марш! Молчать!
                     Ропот прокатился по рядам красногвардейцев. Пошли недружно, тихо, спустя немного
               смешали ряды и уже шли толпой.
                     Подтелков, под конец упрашивавший своих сдавать оружие, вероятно, еще надеялся на
               какой-то счастливый исход. Но как только пленных выгнали за хутор, конвоировавшие их
               казаки  начали  теснить  крайних  лошадьми.  Бунчука,  шагавшего  слева,  старик  казак,  с
               пламенно  рыжей  бородой  и  почерневшей  от  старости  серьгой  в  ухе,  без  причины  ударил
               плетью.  Конец  ее  располосовал  Бунчуку  щеку.  Бунчук  повернулся,  сжав  кулаки,  однако
               вторичный, еще более сильный удар заставил его шарахнуться в глубь толпы. Он невольно
               сделал  это,  подтолкнутый  животным  инстинктом  самосохранения,  и,  стиснутый  телами
               густо  шагавших  товарищей,  в  первый  раз  после  смерти  Анны  сморщил  губы  нервной
               усмешкой, дивясь про себя тому, как живуче и цепко в каждом желание жить.
                     Пленных начали избивать. Старики, озверевшие при виде безоружных врагов, гнали на
               них  лошадей,  свешивались  с  седел,  били  плетями,  тупяками  шашек.  Невольно  каждый  из
               подвергавшихся побоям норовил протиснуться в середину; поднялись давка, крик.
                     Высокий бравый красногвардеец, из низовских, крикнул, потрясая поднятыми руками:
                     — Убивать — так убивайте сразу!.. Что вы измываетесь?
                     — Где же ваше слово? — зазвенел Кривошлыков.
                     Старики притихли. На вопрос одного из пленных: «Куда вы нас гоните?»  — конвоир,
               молодой фронтовик, видимо сочувствовавший большевикам, ответил вполголоса:
                     — Приказ был — на хутор Пономарев. Вы не робейте, братки! Худого вам ничего не
               сделаем.
                     Пригнали на хутор Пономарев.
                     Спиридонов с двумя казаками стал в дверях тесной лавчушки; пропуская по одному,
               спрашивал:
                     — Имя,  фамилия?  Откуда  родом? —  ответы  записывал  в  замусоленную  полевую
   400   401   402   403   404   405   406   407   408   409   410