Page 507 - Тихий Дон

Алексеевич.
— Ты у нас председатель ревкома… Смотри.
Штокман улыбнулся, уклончиво пожал плечами. Умел он с такой издевкой улыбнуться,
что улыбка жгла не хуже удара арапником. Вспотел у Ивана Алексеевича подбородок.
Не разжимая зубов, резко сказал:
— Я — председатель, так я их обоих, и Гришку и брата, арестую — и в Вешки!
— Брата Григория Мелехова арестовывать вряд ли есть смысл. За него горой стоит
Фомин. Тебе же известно, как он о нем прекрасно отзывается… А Григория взять сегодня,
сейчас же! Завтра мы его отправим в Вешенскую, а материал на него сегодня же пошли с
конным милиционером на имя председателя Ревтрибунала.
— Может, вечером забрать Григория, а, Осип Давидович?
Штокман закашлялся и уже после приступа, вытирая бороду, спросил:
— Почему вечером?
— Меньше разговоров…
— Ну, это, знаешь ли… ерунда это!
— Михаил, возьми двух человек и иди забери зараз же Гришку. Посадишь его
отдельно. Понял?
Кошевой сполз с подоконника, пошел к милиционерам. Штокман походил по комнате,
шаркая растоптанными седыми валенками; остановившись против стола, спросил:
— Последнюю партию собранного оружия отправил?
— Нет.
— Почему?
— Не успел вчера.
— Почему?
— Нынче отправим.
Штокман нахмурился, но сейчас же приподнял брови, спросил скороговоркой:
— Мелеховы что сдали?
Иван Алексеевич, припоминая, сощурил глаза, улыбнулся:
— Сдали-то они в аккурат, две винтовки и два нагана. Да ты думаешь, это все?
— Нет?
— Ого! Нашел дурее себя!
— Я тоже так думаю. — Штокман тонко поджал губы. — Я бы на твоем месте после
ареста устроил у него тщательный обыск. Ты скажи, между прочим, коменданту-то.
Думать-то ты думаешь, а кроме этого, и делать надо.
Кошевой вернулся через полчаса. Он резво бежал по террасе: свирепо прохлопал
дверями и, став на пороге, переводя дух, крикнул:
— Черта с два!
— Ка-а-ак?! — быстро идя к нему, страшно округляя глаза, спросил Штокман. Длинная
шинель его извивалась между ногами, полами щелкала по валенкам.
Кошевой, то ли от тихого его голоса, то ли еще от чего, взбесился, заорал:
— А ты глазами не играй!.. — И матерно выругался. — Говорят, уехал Гришка на
Сингинский, к тетке, а я тут при чем? Вы-то где были? Гвозди дергали? Вот! Проворонили
Гришку! А на меня нечего орать! Мое дело телячье — поел да в закут. А вы чего думали? —
Пятясь от подходившего к нему в упор Штокмана, он уперся спиной в изразцовую боковину
печи и рассмеялся. — Не напирай, Осип Давыдович! Не напирай, а то, ей-богу, вдарю!
Штокман постоял около него, похрустел пальцами; глядя на белый Мишкин оскал, на
глаза его, смотревшие улыбчиво и преданно, процедил:
— Дорогу на Сингин знаешь?
— Знаю.
— Чего же ты вернулся? А еще говоришь — с немцем дрался… Шляпа! — И с
нарочитым презрением сощурился.
Степь лежала, покрытая голубоватым дымчатым куревом. Из-за обдонского бугра