Page 706 - Тихий Дон

ить нам от этого не легше, а тяжельше будет, вот в чем беда!
Лишь один казак, уроженец с хутора Наполовского, сотенный балагур и острослов,
сказал:
— Ты, Григорий Пантелевич, не верь им. Со своими ли работаешь аль с чужими —
одинаково тяжело, ежли работа не в совесть!
Ночь Григорий пил самогон с Ермаковым и другими командирами, а наутро взял с
собой Прохора Зыкова и уехал догонять Девятнадцатый полк.
Не успел принять сотню и как следует ознакомиться с людьми — вызвали к командиру
полка. Было раннее утро. Григорий осматривал лошадей, замешкался и явился только через
полчаса. Он ожидал, что строгий и требовательный к офицерам командир полка сделает ему
замечание, но тот поздоровался очень приветливо, спросил:
— Ну, как вы находите сотню? Стоящий народ? — и, не дождавшись ответа, глядя
куда-то мимо Григория, сказал: — Вот что, дорогой, должен вам сообщить очень
прискорбную новость… У вас дома — большое несчастье. Сегодня ночью из Вешенской
получена телеграмма. Предоставляю вам месячный отпуск для устройства семейных дел.
Поезжайте.
— Дайте телеграмму, — бледнея, проговорил Григорий.
Он взял сложенный вчетверо листок бумаги, развернул его, прочитал, сжал в
мгновенно запотевшей руке. Ему потребовалось небольшое усилие, чтобы овладеть собой, и
он лишь слегка запнулся, когда говорил:
— Да, этого я не ждал. Стало быть, я поеду. Прощайте.
— Не забудьте взять отпускное свидетельство.
— Да-да. Спасибо, не забуду.
В сени он вышел, уверенно и твердо шагая, привычно придерживая шашку, но когда
начал сходить с высокого крыльца — вдруг перестал слышать звук собственных шагов и
тотчас почувствовал, как острая боль штыком вошла в его сердце.
На нижней ступеньке он качнулся и ухватился левой рукой за шаткое перильце, а
правой — проворно расстегнул воротник гимнастерки. С минуту стоял, глубоко и часто
дыша, но за эту минуту он как бы охмелел от страдания, и когда оторвался от перил и
направился к привязанному у калитки коню, то шел уже тяжело ступая, слегка покачиваясь.

XVI

Несколько дней после разговора с Дарьей Наталья жила, испытывая такое ощущение,
какое бывает во сне, когда тяжко давит дурной сон и нет сил очнуться. Она искала
благовидного предлога, чтобы пойти к жене Прохора Зыкова и попытаться у нее узнать, как
жил Григорий в Вешенской во время отступления и виделся ли там с Аксиньей или нет. Ей
хотелось убедиться в вине мужа, а словам Дарьи она и верила и не верила.
Поздно вечером подошла она к зыковскому базу, беспечно помахивая хворостиной.
Прохорова жена, управившись с делами, сидела около ворот.
— Здорово, желмерка! Телка нашего не видала? — спросила Наталья.
— Слава богу, милушка! Нет, не видала.
— Такой поблудный, проклятый, — дома никак не живет! Где его искать — ума не
приложу.
— Постой, отдохни трошки, найдется. Семечками угостить?
Наталья подошла, присела. Завязался немудрый бабий разговор.
— Про служивого не слыхать? — поинтересовалась Наталья.
— И вестки нету. Как, скажи, в воду канул, анчихрист! А твой, либо прислал что?
— Нет. Сулился Гриша написать, да что-то не шлет письма. Гутарют в народе, будто
где-то за Усть-Медведицу наши пошли, а окромя ничего не слыхала. — Наталья перевела
разговор на недавнее отступление за Дон, осторожно начала выспрашивать, как жили
служивые в Вешенской и кто был с ними из хуторных. Лукавая Прохорова жененка