Page 701 - Тихий Дон

одну нижнюю солдатскую рубаху из желтой, неотбеленной бязи да взамен отобранных
штанов дали изорванные в клочья казачьи шаровары с выцветшими лампасами и неумело
приштопанными латками. Проходя к столу, Григорий заметил, как пленный коротким,
смущенным движением поправил разорванные на ягодицах шаровары, стараясь прикрыть
оголенное тело.
— Вы говорите. Орловским губвоенкоматом? — спросил полковник, коротко, поверх
очков взглянув на пленного, и снова опустил глаза и, прищурившись, стал рассматривать и
вертеть в руках какую-то бумажку — как видно, документ.
— Да.
— Осенью прошлого года?
— В конце осени.
— Вы лжете!
— Я говорю правду.
— Утверждаю, вы лжете!..
Пленный молча пожал плечами. Полковник глянул на Григория, сказал,
пренебрежительно кивнув в сторону допрашиваемого:
— Вот полюбуйтесь: бывший офицер императорской армии, а сейчас, как видите,
большевик. Попался и сочиняет, будто у красных он случайно, будто его мобилизовали. Врет
дико, наивно, как гимназистишка, и думает, что ему поверят, а у самого попросту не хватает
гражданского мужества сознаться в том, что предал родину… Боится, мерзавец!
Трудно двигая кадыком, пленный заговорил:
— Я вижу, господин полковник, у вас хватает гражданского мужества на то, чтобы
оскорблять пленного…
— С мерзавцами я не разговариваю!
— А мне сейчас приходится говорить.
— Осторожнее! Не вынуждайте меня, я могу вас оскорбить действием!
— В вашем положении это так нетрудно и — главное — безопасно!
Не обмолвившийся ни словом Григорий присел к столу, с сочувственной улыбкой
смотрел на бледного от негодования, бесстрашно огрызавшегося пленника. «Здорово ощипал
он полковничка!» — с удовольствием подумал Григорий и не без злорадства глянул на
мясистые, багровые щеки Андреянова, подергивавшиеся от нервного тика.
Своего начальника штаба Григорий невзлюбил с первой же встречи. Андреянов
принадлежал к числу тех офицеров, которые в годы мировой войны не были на фронте, а
благоразумно отсиживались по тылам, используя влиятельные служебные и родственные
связи и знакомства, всеми силами цепляясь за безопасную службу. Полковник Андреянов и в
гражданскую войну ухитрился работать на оборону, сидя в Новочеркасске, и только после
отстранения от власти атамана Краснова он вынужден был поехать на фронт.
За две ночи, проведенные с Андреяновым на одной квартире, Григорий с его слов
успел узнать, что он очень набожен, что он без слез не может говорить о торжественных
церковных богослужениях, что жена его — самая примерная жена, какую только можно
представить, что зовут ее Софьей Александровной и что за ней некогда безуспешно
ухаживал сам наказной атаман барон фон Граббе; кроме этого, полковник любезно и
подробно рассказал: каким имением владел его покойный родитель, как он, Андреянов,
дослужился до чина полковника, с какими высокопоставленными лицами ему приходилось
охотиться в 1916 году; а также сообщил, что лучшей игрой он считает вист, полезнейшим из
напитков — коньяк, настоянный на тминном листе, а наивыгоднейшей службой — службу в
войсковом интендантстве.
От близких орудийных выстрелов полковник Андреянов вздрагивал, верхом ездил
неохотно, ссылаясь на болезнь печени; неустанно заботился об увеличении охраны при
штабе, а к казакам относился с плохо скрываемой неприязнью, так как, по его словам, все
они были предателями в 1917 году, и с этого года он возненавидел всех «нижних чинов» без
разбора. «Только дворянство спасет Россию!» — говорил полковник, вскользь упоминая о