Page 75 - Тихий Дон

— Нет. Мы с тобой обое русские.
— Брешешь! — раздельно выговорил Афонька.
— Казаки от русских произошли. Знаешь про это?
— А я тебе говорю — казаки от казаков ведутся.
— В старину от помещиков бежали крепостные, селились на Дону, их-то и прозвали
казаками.
— Иди-ка ты, милый человек, своим путем, — сжимая запухшие пальцы в кулак,
сдержанно-злобно посоветовал Алексей безрукий и заморгал чаще.
— Сволочь поселилась!.. Ишь поганка, в мужиков захотел переделать!
— Кто это такой? Слышишь, Афанасий?
— Приехал тут какой-то. У Лукешки косой квартирует.
Момент для погони был упущен. Казаки расходились, оживленно обсуждая
происшедшую стычку.
Ночью за восемь верст от хутора, в степи, кутаясь в колючий плотный зипун, Григорий
тоскливо говорил Наталье:
— Чужая ты какая-то… Ты — как этот месяц: не холодишь и не греешь. Не люблю я
тебя, Наташка, ты не гневайся. Не хотел гутарить про это, да нет, видно, так не прожить… И
жалко тебя — кубыть, за эти деньки и сроднились, а нету на сердце ничего… Пусто. Вот как
зараз в степе…
Наталья глядела вверх на недоступное звездное займище, на тенистое призрачное
покрывало плывущей над ними тучи, молчала. Оттуда, с черно-голубой вышней пустоши,
серебряными колокольцами кликали за собой припозднившиеся в полете журавли.
Тоскливо, мертвенно пахли отжившие травы. Где-то на бугре мерцала кумачная
крапинка разложенного пахарями костра…
Перед светом Григорий проснулся. На зипуне на два вершка лежал снег. В мерцающей
девственной голубизне свежего снега томилась степь, и, четкие, синели возле стана следы
плутавшего по первопутку зайца.

VI

С давних пор велось так: если по дороге на Миллерово ехал казак один, без товарищей,
то стоило ему при встрече с украинцами (слободы их начинались от хутора
Нижне-Яблоновского и тянулись вплоть до Миллерова на семьдесят пять верст) не уступить
дороги, украинцы избивали его. Оттого ездили на станцию по нескольку подвод вместе и
тогда уж, встречаясь в степи, не боялись вступить в перебранку.
— Эй, хохол! Дорогу давай! На казачьей земле живешь, сволочуга, да ишо дорогу
уступать не хочешь?
Несладко бывало и украинцам, привозившим к Дону на Парамоновскую ссыпку
пшеницу. Тут драки начинались безо всякой причины, просто потому, что «хохол»; а раз
«хохол» — надо бить.
Не одно столетье назад заботливая рука посеяла на казачьей земле семена сословной
розни, растила и холила их, и семена гнали богатые всходы: в драках лилась на землю кровь
казаков и пришельцев — русских, украинцев.
Через две недели после драки на мельнице в хутор приехали становой пристав и
следователь.
Штокмана вызвали на допрос первого. Следователь, молодой, из казачьих дворян
чиновник, роясь в портфеле, спросил:
— Вы где жили до приезда сюда?
— В Ростове.
— В тысяча девятьсот седьмом году за что отбывали тюремное наказание?
Штокман скользнул глазами по портфелю и косому, в перхоти, пробору на склоненной
голове следователя.