Page 841 - Тихий Дон
P. 841

— Мелехов!  Вот  уж  воистину  степь  широкая,  а  дорога  узкая!  Пришлось-таки  опять
               увидеться! Откудова ты взялся? Раздевайся, садись, — Фомин встал из-за стола, подошел к
               Григорию, протягивая руку. — Ты чего тут околачиваешься?
                     — По делу пришел.
                     — По  какому  делу?  Далековато  ты  забрался…  —  Фомин  пытливо  рассматривал
               Григория. — Говори по правде — спасался тут, что ли?
                     — Это — вся и правда, — нехотя улыбаясь, ответил Григорий.
                     — Где же тебя мои ребята сцапали?
                     — Возле хутора.
                     — Куда шел?
                     — Куда глаза глядят…
                     Фомин еще раз внимательно посмотрел Григорию в глаза и улыбнулся:
                     — Ты, я вижу, думаешь, что мы тебя словили и в Вешки повезем? Нет, брат, нам туда
               дорога  заказанная…  Не  робей!  Мы  перестали  Советской  власти  служить.  Не  ужились  с
               ней…
                     — Развод взяли, — пробасил немолодой казак, куривший возле печи.
                     Кто-то из сидевших за столом громко засмеялся.
                     — Ты ничего про меня не слыхал? — спросил Фомин.
                     — Нет.
                     — Ну, садись за стол, погутарим. Щей и мяса нашему гостю!
                     Григорий  не  верил  ни  одному  слову  Фомина.  Бледный  и  сдержанный,  он  разделся,
               присел  к  столу.  Ему  хотелось  курить,  но  он  вспомнил,  что  у  него  уже  вторые  сутки  нет
               табака.
                     — Покурить нечего? — обратился он к Фомину.
                     Тот  услужливо  протянул  кожаный  портсигар.  От  внимания  его  не  ускользнуло,  что
               пальцы  Григория,  бравшие  папиросу,  мелко  вздрагивали,  и  Фомин  снова  улыбнулся  в
               рыжеватые волнистые усы:
                     — Против Советской власти мы восстали. Мы — за народ и против продразверстки и
               комиссаров.  Они  нам  долго  головы  дурили,  а  теперь  мы  им  будем  дурить.  Понятно  тебе,
               Мелехов?
                     Григорий промолчал. Он закурил, несколько раз подряд торопливо затянулся. У него
               слегка  закружилась  голова  и  к  горлу  подступила  тошнота.  Он  плохо  питался  последний
               месяц и только сейчас почувствовал, как ослабел за это время. Потушив папиросу, он жадно
               принялся за еду. Фомин коротко рассказал о восстании, о первых днях блуждания по округу,
               высокопарно  именуя  свои  скитания  «рейдом».  Григорий  молча  слушал  и,  почти  не
               прожевывая, глотал хлеб и жирную, плохо сваренную баранину.
                     — Однако отощал ты в гостях, — добродушно посмеиваясь, сказал Фомин.
                     Икая от пресыщения, Григорий буркнул:
                     — Жил-то не у тещи.
                     — Оно и видно. Ешь дюжей, наедайся, сколько влезет. Мы хозяева не скупые.
                     — Спасибо. Вот покурить бы зараз… — Григорий взял предложенную ему папиросу,
               подошел  к  стоявшему  на  лавке  чугуну  и,  отодвинув  деревянный  кружок,  зачерпнул  воды.
               Она была студеная и слегка солоноватая на вкус. Опьяневший от еды, Григорий с жадностью
               выпил две большие кружки воды, после этого с наслаждением закурил.
                     — Казаки нас не дюже привечают, — продолжал рассказывать Фомин, подсаживаясь к
               Григорию. —  Нашарахали  их  в  прошлом году  во  время  восстания…  Однако  добровольцы
               есть.  Человек  сорок вступило.  Но  нам  не  это  требуется.  Нам  надо  весь округ  поднять,  да
               чтобы  и  соседние  округа,  Хоперский  и  Усть-Медведицкий,  подсобили.  Вот  тогда  мы
               потолкуем по душам с Советской властью!
                     За столом шел громкий разговор. Григорий слушал Фомина, украдкой посматривая на
               его сподвижников. Ни одного знакомого лица! Он все еще не верил Фомину, думал, что тот
               лукавит, и из осторожности молчал. Но и молчать все время — тоже было нельзя.
   836   837   838   839   840   841   842   843   844   845   846