Page 845 - Тихий Дон

В просторной, жарко натопленной горнице пахло мышами и конопляным семенем. На
кровати, раскинувшись, спал одетый в защитный френч небольшой человек. Редкие волосы
его были всклокочены, покрыты пухом и мелкими перьями. Он лежал, плотно прижавшись
щекой к грязной, обтянутой одним наперником подушке. Висячая лампа освещала его
бледное, давно не бритое лицо.
Фомин разбудил его, сказал:
— Вставай, Капарин. Гость у нас. Это наш человек — Мелехов Григорий, бывший
сотник, к твоему сведению.
Капарин свесил с кровати ноги, потер руками лицо, встал. С легким полупоклоном он
пожал Григорию руку:
— Очень приятно. Штабс-капитан Капарин.
Фомин радушно придвинул Григорию стул, сам присел на сундук. По лицу Григория
он, вероятно, понял, что расправа над красноармейцем произвела на него гнетущее
впечатление, потому и сказал:
— Ты не думай, что мы со всеми так строго обходимся. Это же, чудак, — из
продотрядников. Им и разным комиссарам спуску не даем, а остальных милуем. Вот вчера
поймали трех милиционеров; лошадей, седла и оружие у них забрали, а их отпустили. На
черта они нужны — убивать их.
Григорий молчал. Положив руки на колени, он думал о своем и слышал как во сне
голос Фомина.
— …Вот так и воюем пока, — продолжал Фомин. — Думаем все-таки поднять казаков.
Советской власти не жить. Слухом пользуемся, что везде война идет. Везде восстание: и в
Сибири, и на Украине, и даже в самом Петрограде. Весь флот восстал в этой крепости, как ее
прозывают…
— В Кронштадте, — подсказал Капарин.
Григорий поднял голову, пустыми, словно незрячими глазами взглянул на Фомина,
перевел взгляд на Капарина.
— На, закури. — Фомин протянул портсигар. — Так вот, Петроград уж взяли и
подходют к Москве. Везде такая волынка идет! Нечего и нам дремать. Подымем казаков,
стряхнем Советскую власть, а там, ежели кадеты подсобят, вовсе дела наши пойдут на лад.
Нехай ихние ученые люди власть устанавливают, мы им поможем. — Он помолчал, потом
спросил: — Ты как, Мелехов, думаешь: ежели кадеты подопрут от Черного моря и мы
соединимся с ними, — нам же это зачтется, что мы первые восстали в тылу? Капарин
говорит — непременно зачтется. Неужели, к примеру, мне будут попрекать, что я увел в
восемнадцатом году Двадцать восьмой полк с фронта и каких-нибудь два года служил
Советской власти.
«Вот ты куда стреляешь! Дурак, а хитрый…» — подумал Григорий, невольно
улыбнувшись. Фомин ждал ответа. Вопрос этот, очевидно, занимал его не на шутку.
Григорий нехотя сказал:
— Это дело длинное.
— Конечно, конечно, — охотно согласился Фомин. — Я это к слову сказал. Дальше
виднее будет, а теперь нам надо действовать, громить коммунистов в тылу. Жить мы им все
одно не дадим! Они пехотишку свою посадили на подводы и думают за нами угоняться…
Пущай пробуют. Пока конную часть им подкинут, мы весь округ кверх ногами поставим!
Григорий снова смотрел под ноги себе, думал. Капарин извинился, прилег на кровать.
— Устаю очень. Переходы сумасшедшие у нас, мало спим, — сказал он, вяло
улыбнувшись.
— Пора и нам на покой, — Фомин встал, опустил тяжелую руку на плечо Григория. —
Молодец, Мелехов, что послухал тогда в Вешках моего совета! Не прихоронись ты тогда —
навели бы тебе решку. Лежал бы теперь в вешенских бурунах, и ноготки обопрели бы… Это
уж я — как в воду гляжу. Ну, так что надумал? Говори, да давай ложиться спать.
— Об чем говорить?