Page 843 - Тихий Дон

— Псковский, московский… слыхали про таких… — насмешливо сказал Фомин. —
Далеко ты, парень, забрался за чужим хлебом… Ну, кончен разговор? Что же нам с тобой
делать, а?
— Надо меня отпустить.
— Простой ты, парень… А может, и на самом деле отпустим его, ребята? Вы — как? —
Фомин повернулся к сидевшим за столом, посмеиваясь в усы.
Григорий, внимательно наблюдавший за всем происходившим, увидел сдержанные
понимающие улыбки на бурых обветренных лицах.
— Нехай у нас послужит месяца два, а тогда пустим его домой, к бабе, — сказ-ал один
из фоминцев.
— Может, и взаправди послужишь у нас? — спросил Фомин, тщетно силясь скрыть
улыбку. — Коня тебе дадим, седло, заместо валенок — новые сапоги с дутыми
голенищами… Плохо вас снабжают ваши командиры. Разве это обувка? На базу ростепель, а
ты в валенках. Поступай к нам, а?
— Он — мужик, он верхом сроду не ездил, — юродствуя, притворно тонким голосом
прошепелявил один из казаков.
Красноармеец молчал. Он прислонился спиной к печи, оглядывая всех посветлевшими
ясными глазами. Время от времени он морщился от боли и слегка приоткрывал рот, когда
ему было трудно дышать.
— Остаешься у нас или как? — переспросил Фомин.
— А вы кто такие есть?
— Мы? — Фомин высоко поднял брови, разгладил ладонью усы. — Мы — борцы за
трудовой народ. Мы против гнета комиссаров и коммунистов, вот кто мы такие.
И тогда на лице красноармейца Григорий вдруг увидел улыбку.
— Оказывается, вот вы кто… А я-то думал: что это за люди? — Пленный улыбался,
показывая окрашенные кровью зубы, и говорил так, словно был приятно удивлен
услышанной новостью, но в голосе его звучало что-то такое, что заставило всех
насторожиться. — По-вашему, значит, борцы за народ? Та-а-ак. А по-нашему, просто
бандиты. Да чтобы я вам служил? Ну и шутники же вы, право!
— Ты тоже веселый парень, погляжу я на тебя… — Фомин сощурился, коротко
спросил! — Коммунист?
— Нет, что вы! Беспартийный.
— Не похоже.
— Честное слово, беспартийный!
Фомин откашлялся и повернулся к столу.
— Чумаков! В расход его.
— Меня убивать не стоит. Не за что, — тихо сказал красноармеец.
Ему ответили молчанием. Чумаков — коренастый красивый казак в английской
кожаной безрукавке — неохотно встал из-за стола, пригладил и без того гладко зачесанные
назад русые волосы.
— Надоела мне эта должность, — бодро сказал он, вытащив из груды сваленных на
лавке шашек свою и пробуя лезвие ее на большом пальце.
— Не обязательно самому. Скажи ребятам, какие во дворе, — посоветовал Фомин.
Чумаков холодно оглядел красноармейца с ног до головы, сказал:
— Иди вперед, милый.
Красноармеец отшатнулся от печи, сгорбился и медленно пошел к выходу, оставляя на
полу влажные следы промокших валенок.
— Шел сюда — хотя бы ноги вытер! Явился, наследил нам тут, нагрязнил… До чего же
ты неряха, братец! — с нарочитым недовольством говорил Чумаков, направляясь за
пленным.
— Скажи, чтобы вывели на проулок либо на гумно. Возле дома не надо, а то хозяева
будут обижаться! — крикнул вслед им Фомин.