Page 112 - Золотой телёнок

— Варвара! Варвара! Слушай, Варвара?
— Чего тебе? — негодующе спросила бывшая жена.

— Почему ты от меня ушла, Варвара? Не дождавшись ответа на этот принципиальный
вопрос, Васисуалий заныл:

— Ты самка, Варвара! Ты волчица! Волчица ты, тебя я презираю…
Инженер недвижимо лежал в постели, задыхаясь от злости и сжимая кулаки.

“Воронья слободка” загорелась в двенадцать часов вечера, в то самое время, когда Остап
Бендер танцевал танго в пустой конторе, а молочные братья Балаганов и Паниковский
выходили из города, сгибаясь под тяжестью золотых гирь.
В длинной цепи приключений, которые предшествовали пожару в квартире номер три,
начальным звеном была ничья бабушка. Она, как известно, жгла на своей антресоли
керосин, так как не доверяла электричеству. После порки Васисуалия Андреевича в
квартире давно уже не происходило никаких интересных событий, и беспокойный ум
камергера Митрича томился от вынужденного безделья. Поразмыслив хорошенько о
бабушкиных привычках, он встревожился.
— Сожжет, старая, всю квартиру! - бормотал он. — Ей что? А у меня одна рояль, может
быть, две тысячи стоит.
Придя к такому заключению, Митрич застраховал от огня все свое движимое
имущество. Теперь он мог быть спокоен и равнодушно глядел, как бабушка тащила к
себе наверх большую мутную бутыль с керосином, держа ее на руках, как ребенка.
Первым об осторожном поступке Митрича узнал гражданин Гигиенишвили и сейчас же
истолковал его по-своему. Он подступил к Митричу в коридоре и, схватив его за грудь,
угрожающе сказал:

— Поджечь всю квартиру хочешь? Страховку получить хочешь? Ты думаешь,
Гигиенишвили дурак? Гигиенишвили все понимает.
И страстный квартирант в тот же день сам застраховался на большую сумму. При этом
известии ужас охватил всю “Воронью слободку”. Люция Францевна Пферд прибежала на
кухню с вытаращенными глазами.

— Они нас сожгут, эти негодяи. Вы как хотите, граждане, а я сейчас же иду
страховаться. Гореть все равно будем, хоть страховку получу. Я из-за них по миру идти
не желаю.

На другой день застраховалась вся квартира, за исключением Лоханкина и ничьей
бабушки. Лоханкин читал “Родину” и ничего не замечал, а бабушка не верила в
страховку, как не верила в электричество. Никита Пряхин принес домой страховой полис
с сиреневой каемкой и долго рассматривал на свет водяные знаки.

— Это выходит, значит, государство навстречу идет? -сказал он мрачно. — Оказывает
жильцам помощь? Ну, спасибо! Теперь, значит, как пожелаем, так и сделаем.

И, спрятав полис под рубаху, Пряхин удалился в свою комнату. Его слова вселили такой
страх, что в эту ночь в “Вороньей слободке” никто не спал. Дуня связывала вещи в узлы,
а остальные коечники разбрелись кочевать по знакомим. Днем все следили друг за
другом и по частям выносили имущество из дома.
Все было ясно. Дом был обречен. Он не мог не сгореть. И действительно, в двенадцать
часов ночи он запылал, подожженный сразу с шести концов.
Последним из дома, который уже наполнился самоварным дымом с прожилками огня,
выскочил Лоханкин, прикрываясь белым одеялом. Он изо всех сил кричал: “Пожар!
Пожар! “, хотя никого не смог удивить этой новостью. Все жильцы “Вороньей слободки”
были в сборе. Пьяный Пряхин сидел на своем сундуке с коваными углами. Он
бессмысленно глядел на мерцающие окна, приговаривая: “Как пожелаем, так и
сделаем”. Гигиенишвили брезгливо нюхал свои руки, которые отдавали керосином, и
каждый раз после этого вытирал их о штаны. Огненная пружина вырвалась из форточки