Page 113 - Золотой телёнок

и, роняя искры, развернулась под деревянным карнизом. Лопнуло и со звоном
вывалилось первое стекло. Ничья бабушка страшно завыла.

— Сорок лет стоял дом, — степенно разъяснял Митрич, расхаживая в толпе, — при всех
властях стоял, хороший был дом. А при советской сгорел. Такой печальный факт,
граждане.
Женская часть “Вороньей слободки” сплотилась в одну кучу и не сводила глаз с огня.
Орудийное пламя вырывалось уже из всех окон. Иногда огонь исчезал, и тогда
потемневший дом, казалось, отскакивал назад, как пушечное тело после выстрела. И
снова красно-желтое облако выносилось наружу, парадно освещая Лимонный переулок.
Стало горячо. Возле дома уже невозможно было стоять, и общество перекочевало на
противоположный тротуар.
Один лишь Никита Пряхин дремал на сундучке посреди мостовой. Вдруг он вскочил,
босой и страшный.
— Православные! - закричал он, раздирая на себе рубаху. — Граждане!

Он боком побежал прочь от огня, врезался в толпу и, выкликая непонятные слова, стал
показывать рукой на горящий дом. В толпе возник переполох.

— Ребенка забыли, — уверенно сказала женщина в соломенной шляпе.
Никиту окружили. Он отпихивался руками и рвался к дому.

— На кровати лежит! - исступленно кричал Пряхин. -Пусти, говорю!
По его лицу катились огненные слезы. Он ударил по голове Гигиенишвили, который
преграждал ему дорогу, и бросился во двор. Через минуту он выбежал оттуда, неся
лестницу.
— Остановите его! — закричала женщина в соломенной шляпе. — Он сгорит!

— Уйди, говорю! — вопил Никита Пряхин, приставляя лестницу к стене и отталкивая
молодых людей из толпы, которые хватали его за ноги. — Не дам ей пропасть. Душа
горит.
Он лягался ногами и лез вверх, к дымящемуся окну второго этажа.

— Назад! — кричали из толпы. — Зачем полез? Сгоришь!
— На кровати лежит! — продолжал выкликать Никита. -Цельный гусь, четверть хлебного
вина. Что ж, пропадать ей, православные граждане?
С неожиданным проворством Пряхин ухватился за оконный слив и мигом исчез,
втянутый внутрь воздушным насосом. Последние слова его были: “Как пожелаем, так и
сделаем”. В переулке наступила тишина, прерванная колоколом и трубными сигналами
пожарного обоза. Во двор вбежали топорники в негнущихся брезентовых костюмах с
широкими синими поясами.
Через минуту после того как Никита Пряхин совершил единственный за всю жизнь
героический поступок, от дома отделилось и грохнуло оземь горящее бревно. Крыша,
треща, разошлась и упала внутрь дома. К небу поднялся сияющий столб, словно бы из
дома выпустили ядро на луну.

Так погибла квартира номер три, известная больше под названием “Вороньей слободки”.
Внезапно в переулке послышался звон копыт. В блеске пожара промчался на извозчике
инженер Талмудовский. На коленях у него лежал заклеенный ярлыками чемодан.
Подскакивая на сиденье, инженер наклонялся к извозчику и кричал:

— Ноги моей здесь не будет при таком окладе жалованья! Пошел скорей!
И тотчас же его жирная, освещенная огнями и пожарными факелами спина скрылась за
поворотом.