Page 134 - Золотой телёнок

Нарушитель конвенции лежал посреди дороги неподвижно, как кукла. Розовая лента
галстука косо пересекала его грудь. Одна рука была подвернута под спину. Глаза дерзко
смотрели в небо. Паниковский был мертв.
— Паралич сердца, - сказал Остап, чтобы хоть что-нибудь сказать. — Могу определить и
без стетоскопа. Бедный старик!
Он отвернулся. Балаганов не мог отвести глаз от покойника. Внезапно он скривился и с
трудом выговорил:

— А я его побил за гири. И еще раньше с ним дрался.
Козлевич вспомнил о погибшей “Антилопе”, с ужасом посмотрел на Паниковского и
запел латинскую молитву.
— Бросьте, Адам! — сказал великий комбинатор. - Я знаю все, что вы намерены сделать.
После псалма вы скажете: “Бог дал, бог и взял”, потом: “Все под богом ходим”, а потом
еще что-нибудь лишенное смысла, вроде: “Ему теперь все-таки лучше, чем нам”. Всего
этого не нужно, Адам Казимирович. Перед нами простая задача: тело должно быть
предано земле.
Было уже совсем темно, когда для нарушителя конвенции нашлось последнее
пристанище. Это была естественная могила, вымытая дождями у основания каменной,
перпендикулярно поставленной плиты. Давно, видно, стояла эта плита у дороги. Может
быть, красовалась на ней некогда надпись: “Владъние помъщика отставного майора
Георгiя Афанасьевича Волкъ-Лисицкого”, а может быть, был это просто межевой знак
потемкинских времен, да это было и неважно. Паниковского положили в яму, накопали
палками земли и засыпали. Потом антилоповцы налегли плечами на расшатавшуюся от
времени плиту и обрушили ее вниз. Теперь могила была готова. При спичечных
вспышках великий комбинатор вывел на плите куском кирпича эпитафию:

Здесь лежит МИХАИЛ САМУЭЛЕВИЧ ПАНИКОВСКИЙ человек без паспорта
Остап снял свою капитанскую фуражку и сказал:

— Я часто был несправедлив к покойному. Но был ли покойный нравственным
человеком? Нет, он не был нравственным человеком. Это был бывший слепой,
самозванец и гусекрад. Все свои силы он положил на то, чтобы жить за счет общества.
Но общество не хотело, чтобы он жил за его счет. А вынести этого противоречия во
взглядах Михаил Самуэлевич не мог, потому что имел вспыльчивый характер. И поэтому
он умер. Все!
Козлевич и Балаганов остались недовольны надгробным словом Остапа. Они сочли бы
более уместным, если бы великий комбинатор распространился о благодеяниях,
оказанных покойным обществу, о помощи его бедным, о чуткой душе покойного, о его
любви к детям, а также обо всем том, что приписывается любому покойнику. Балаганов
даже подступил к могиле, чтоб высказать все это самому, но командор уже надел
фуражку и удалялся быстрыми шагами.

Когда остатки армии антилоповцев пересекли долину и перевалили через новый холм,
сейчас же за ним открылась маленькая железнодорожная станция.
— А вот и цивилизация, - сказал Остап, - может быть, буфет, еда. Поспим на скамьях.
Утром двинем на восток. Как вы полагаете?
Шофер и бортмеханик безмолвствовали.

— Что ж вы молчите, как женихи?
— Знаете, Бендер, - сказал, наконец. Балаганов, - я не поеду. Вы не обижайтесь, но я не
верю. Я не знаю, куда нужно ехать. Мы там все пропадем. Я остаюсь.
— Я то же хотел вам сказать, — поддержал Козлевич.

— Как хотите, — заметил Остап с внезапной сухостью.