Page 50 - Золотой телёнок
P. 50

Вообще дела Синицких были плохи. Ребусы и шарады приносили в дом больше волнений,
                чем денег. С домашними обедами, которые старый ребусник давал знакомым гражданам
                и которые являлись главной статьей семейного дохода, тоже было плохо. Подвысоцкий и
                Бомзе уехали в отпуск, Стульян женился на гречанке и стал обедать дома, а Побирухина
                вычистили из учреждения по второй категории, и он от волнения потерял аппетит и
                отказался от обедов. Теперь он ходил по городу, останавливал знакомых и произносил
                одну и ту же полную скрытого сарказма фразу: “Слышали новость? Меня вычистили по
                второй категории”. И некоторые знакомые сочувственно отвечали: “Вот наделали делов
                эти Маркс и Энгельс! ” А некоторые ничего не отвечали, косили на Побирухина
                огненным глазом и проносились мимо, тряся портфелями. В конце концов из всех
                нахлебников остался один, да и тот не платил уже неделю, ссылаясь на задержку
                жалованья.
                Недовольно задвигав плечами, Зося отправилась в кухню, а когда вернулась, за
                обеденным столом сидел последний столовник — Александр Иванович Корейко.
                В обстановке неслужебной Александр Иванович не казался человеком робким и
                приниженным. Но все же настороженное выражение ни на минуту не сходило с его
                лица. Сейчас он внимательно разглядывал новый ребус Синицкого. Среди прочих
                загадочных рисунков был там нарисован куль, из которого сыпались буквы “Т”, елка, из-
                за которой выходило солнце, и воробей, сидящий на нотной строке. Ребус заканчивался
                перевернутой вверх запятой.

                — Этот ребус трудненько будет разгадать, — говорил Синицкий, похаживая вокруг
                столовника. — Придется вам посидеть над ним!

                — Придется, придется, — ответил Корейко с усмешкой, -только вот гусь меня смущает. К
                чему бы такой гусь? А-а-а! Есть! Готово! “В борьбе обретешь ты право свое”?

                — Да, — разочарованно протянул старик, — как это вы так быстро угадали? Способности
                большие. Сразу видно счетовода первого разряда.
                — Второго разряда, — поправил Корейко. — А для чего вы этот ребус приготовили? Для
                печати?
                — Для печати.

                — И совершенно напрасно, — сказал Корейко, с любопытством поглядывая на борщ, в
                котором плавали золотые медали жира. Было в этом борще что-то заслуженное, что-то
                унтер-офицерское. — “В борьбе обретешь ты право свое” — это эсеровский лозунг. Для
                печати не годится.
                — Ах ты боже мой! - застонал старик. - Царица небесная! Опять маху дал. Слышишь,
                Зосенька? Маху дал. Что же теперь делать?
                Старика успокаивали. Кое-как пообедав, он немедленно поднялся, собрал сочиненные за
                неделю загадки, надел лошадиную соломенную шляпу и сказал:
                — Ну, Зосенька, пойду в “Молодежные ведомости”. Немножко беспокоюсь за алгеброид,
                но, в общем, деньги я там достану.
                В комсомольском журнале “Молодежные ведомости” старика часто браковали, корили за
                отсталость, но все-таки не обижали, и журнал этот был единственным местом, откуда к
                старику бежал тоненький денежный ручеек. Синицкий захватил с собой шараду,
                начинающуюся словами: “Мой первый слог на дне морском”, два колхозных лотогрифа и
                один алгеброид, в котором, путем очень сложного умножения и деления, доказывалось
                преимущество советской власти перед всеми другими властями.
                Когда ребусник ушел, Александр Иванович мрачно принялся рассматривать Зосю.
                Александр Иванович столовался у Синицких сначала потому, что обеды там были
                дешевые и вкусные. К тому же основным правилом он поставил себе ни на минуту не
                забывать о том, что он мелкий служащий. Он любил поговорить о трудности
                существования в большом городе на мизерное жалованье. Но с некоторых пор цена и
                вкус обедов потеряли для него то отвлеченное и показательное значение, которое он им
                придавал. Если бы от него потребовали и он мог сделать это не таясь, то платил бы за
   45   46   47   48   49   50   51   52   53   54   55