Page 155 - Избранное

И дочка была поражена не меньше, чем ее мама.
Эта дочка написала мне письмо. Вот что она пишет в этом письме:
"Не можете ли вы, уважаемый писатель, через посредство вашего рассказа
поблагодарить этого гражданина. Моя мама растерялась и ничего ему не сказала. А теперь
она только об этом и говорит и при этом плачет. Ей досадно, что она не поблагодарила
хорошего человека за его душевное, сердечное отношение… А если вы напишете рассказ, то,
может быть, он прочтет этот рассказ и ему станет приятно, что его вспомнили в хороших
выражениях. Если вы возьметесь написать этот рассказ, то передайте, пожалуйста, ему
привет от меня и от мамы. Как-нибудь вы вставьте эту фразу так, чтобы она не повредила
вашему рассказу…"
Нет, такие фразы абсолютно не вредят рассказам. И я с охотой и удовольствием
исполняю просьбу двух женщин.
Сердечно рад быть посредником в хороших делах.
Я написал этот фельетон и теперь надеюсь, что его прочитает наш славный незнакомец
и увидит, что ему шлют привет и благодарность.
Этот фельетон я написал под Новый год. На Новый год мы обычно делаем пожелания
друг другу. Так я пожелаю гражданам в новом году поступать так, как поступил незнакомец.
Я поздравляю его с Новым годом. И мой первый бокал с шампанским я поднимаю за
него и за тех людей, которые во всех делах поступают так же, как он.
А затем я уже буду чокаться с остальными людьми, более равнодушными к чужой беде.
1940

НОЧНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

Давеча иду ночью по улице. Возвращаюсь от знакомых.
Улица пустынная. Душно. Где-то гремит гром.
Иду по улице. Кепочку снял. Ночные зефиры обвевают мою голову.
Не знаю, как вы, уважаемые граждане, а я люблю ничью пошляться по улицам. Очень
как-то свободно чувствуешь себя. Можно размахивать руками. Никто тебя не толкнет.
Как-то можно беззаботно идти.
В общем, иду по улице и вдруг слышу какой-то стон, Стон — не стон, а какой-то
приглушенный крик.
Смотрю по сторонам — нет никого.
Прислушиваюсь — снова какой-то стон раздается.
И вдруг, все равно как из-под земли, слышу слова: "Родимый, родимый!.."
Что за чепуха в решете.
Смотрю на окна. "Может, — думаю, — разыгралась какая-нибудь домашняя сценка?
Мало ли! Может, выпивший муж напал на жену, или, наоборот, та его допиливает?.."
Смотрю все этажи — нет, ничего не видно.
Вдруг слышу: кто-то по стеклу пальцами тренькает.
Гляжу: магазин. И между двух дверей этого магазина сидит на венском стуле
престарелый мужчина" Он, видать, сторож. Караулит магазин.
Подхожу ближе. Спрашиваю!
— Что тебе, батя?
Сторож глухим голосом говорит!
— Родимый, сколько часов?
— Четыре, — говорю.
— Ох, — говорит, — еще два часа сидеть… Не нацедишь ли, говорит, мне водички?
Отверни крантик у подвала и нацеди в кружечку. А то испить охота. Душно!
Тут он через разбитое верхнее стекло подает мне кружку. И я исполняю его просьбу.
Потом спрашиваю:
— А ты что, больной, что не можешь сам нацедить?