Page 160 - Избранное

Приехавший берет управдома под руку и говорит ему:
— Любезный друг! Конечно, я поступил, видимо, неправильно, жестоко и так далее. Но
суровая жизнь заставила меня задуматься. Я подумал: ничего, если меня убьют, но если я
потеряю руки или ноги, что будет со мной? Я живо представил себе эту картину и в тот
момент решил сделать то, что я сделал. И в этом не раскаиваюсь, потому что теперь знаю, с
кем мне надо жить, ибо брак — это не только развлечение.
Управдом говорит:
— Конечно, вы немного перегнули в своем испытании. Это, как говорится,
запрещенный прием. Но раз сделано, так сделано. От души поздравляем вас с орденом
Красного Знамени.
Тут наш муж поднимается в свой этаж, к первой своей жене, Анне Степановне. И что
там происходит в первые пять минут, остается неизвестным.
Известно только, что сын Петюшка по собственной инициативе бежит в верхний этаж и
вскоре оттуда приносит папин чемодан с бельем и носильными вещами.
В тот же день Иван Николаевич объясняется с Ритой. Он просит у нее прощения и
целует ей руки, говоря, что он вернулся другим человеком и что к прошлому нет возврата.
Они расстаются скорее дружески, чем враждебно. Конечно, молодая женщина досадует
на него. Но досада ее умерена, ибо за время отсутствия мужа ей понравился другой человек.
И теперь она рассчитывает выйти за него замуж.

РОГУЛЬКА

Утром над нашим пароходом стали кружиться самолеты противника.
Первые шесть бомб упали в воду. Седьмая бомба попала в корму. И наш пароход
загорелся.
И тогда все пассажиры стали кидаться в воду.
Не помню, на что я рассчитывал, когда бросился за борт, не умея плавать. Но я тоже
бросился в воду. И сразу погрузился на дно.
Не знаю, какие там бывают у вас химические или физические законы, но только при
полном неумении плавать я выплыл наружу.
Выплыл наружу и сразу же ухватился рукой за какую-то рогульку, которая торчала
из-под воды.
Держусь за эту рогульку и уже не выпускаю ее из рук. Благословляю небо, что остался
в живых и что в море понатыканы такие рогульки для указания мели итак далее.
Вот держусь за эту рогульку и вдруг вижу — кто-то еще подплывает ко мне. Вижу —
какой то штатский вроде меня. Прилично одетый — в пиджаке песочного цвета и в длинных
брюках.
Я показал ему на рогульку. И он тоже ухватился за нее.
И вот мы держимся за эту рогульку. И молчим. Потому что говорить не о чем.
Впрочем, я его спросил — где он служит, но он ничего не ответил. Он только
выплюнул воду изо рта и пожал плечами. И тогда я понял всю нетактичность моего вопроса,
заданного в воде.
И хотя меня интересовало знать — с учреждением ли он плыл на пароходе, как я, или
один, — тем не менее я не спросил его об этом.
Но вот держимся мы за эту рогульку и молчим. Час молчим. Три часа ничего не
говорим. Наконец мой собеседник произносит:
— Катер идет…
Действительно, видим: идет спасательный катер и подбирает людей, которые еще
держатся на воде.
Стали мы с моим собеседником кричать, махать руками, чтоб с катера пас заметили. Но
нас почему-то не замечают. Не подплывают к нам.
Тогда я скинул с себя пиджак и рубашку и стал махать этой рубашкой: дескать, вот мы