Page 207 - Избранное
P. 207

свои ученые глаза и велел мальчишкам отойти от тележки, чтобы видней было.
                     — Книги… — конфузясь, сказал Забежкин, вытаскивая три запыленные книжки.
                     — Книги?
                     И ученый агроном счел необходимым спуститься вниз.
                     — Очень  приятно познакомиться  с  интеллигентным  человеком,  —  сказал  агроном,  с
               любопытством рассматривая сапоги. — Это что же, — продолжал он, — это не по ученому
               ли пайку вы изволили получить сапоги эти?
                     — Нету,  —  сказал Забежкин, сияя,  — это в некотором роде частное приобретение и,
               так сказать, движимость. Иные, знаете ли, деньги предпочитают в брильянтах держать… а,
               извиняюсь, что такое брильянты? Только что блеск да бессмысленная игра огней…
                     — М-м, — сказал агроном с явным сожалением, — то-то я и смотрю — что такое? —
               будто бы и не такие давали по ученому. Цвет, что ли, не такой?
                     — Цвет! — сказал Забежкин в восторге. — Это цвет, наверное, не такой. Такой цвет —
               раз, два и обчелся…
                     — Катюшечка! — крикнул агроном голове с флюсом. — Вынеси-ка, голубчик, сапоги,
               что давеча по ученому пайку получили.
                     Сожительница  агронома  вынесла  необыкновенных  размеров  рыжие  сапоги.  Вместе  с
               сожительницей во двор вышли все жильцы дома. Вышла даже какая-то очень древнего вида
               старушка,  думая,  что  раздают  сапоги  бесплатно.  Вышел  и  телеграфист,  ковыряя  в  зубах
               спичкой.
                     — Вот!  —  закричал  агроном,  обильно  брызгая  в  Забежкина  слюной.  —  Вот,
               милостивый государь, обратите ваше внимание!
                     Агроном пальцем стучал в подметку, пробовал ее зубами, подбрасывал сапоги вверх,
               бросал их наземь, — они падали, как поленья.
                     — Необыкновенные  сапоги!  —  орал  агроном  на  Забежкина  таким  голосом,  точно
               Забежкин  вел  агронома  расстреливать,  а  тот  упирался.  —  Умоляю  вас,  взгляните!  Нате!
               Бросайте их на землю, бросайте — я отвечаю!
                     Забежкин сказал:
                     — Да. Очень необыкновенные сапоги. Но ежели их на камни бросать, то они могут не
               выдержать…
                     — Не  выдержат?  Эти-то  сапоги  не  выдержат?  Да  чувствуете  ли  вы,  милостивый
               государь, какие говорите явные пустяки? Знаете ли, что вы меня даже оскорбляете этим. Не
               выдержат! — горько усмехнулся агроном, наседая на Забежкина.
                     — На камни, безусловно, выдержат, — с апломбом сказал вдруг телеграфист, вылезая
               вперед,  —  а  что  касается…  Под  тележку  если,  например,  и  тележку  накатить  враз  —
               нипочем не выдержат.
                     — Катите! — захрюкал агроном, бросая сапоги. — Катите, на мою голову!
                     Забежкин налег на тележку и двинул ее Сапоги помялись и у носка лопнули.
                     — Лопнули! — закричал телеграфист, бросая фуражку наземь и топча ее от восторга.
                     — Извиняюсь,  —  сказал  агроном  Забежкину,  —  это  нечестно  и  нетактично,
               милостивый  государь!  Порядочные  люди прямо  наезжают,  а  вы  боком…  Это  подло  даже,
               боком наезжать. Нетактично и по-хамски с вашей стороны!
                     — Пускай он отвечает, — сказала сожительница агронома. — Он тележку катил, он и
               отвечает. Это каждый человек начнет на сапоги тележку катить — сапог не напасешься.
                     — Да, да, — сказал агроном Забежкину, — извольте теперь отвечать полностью.
                     — Хорошо, — ответил печально Забежкин, интересуясь телеграфистом, возьмите мою
               пару.
                     Телеграфист, выплюнув изо рта спичку и склонившись над сапогами, хохотал тоненько
               с привизгиваньем, будто его щекотали под мышками.
                     "Красавец!  —  с  грустью  думал  Забежкин.  —  И  шея  хороша,  и  нос  нормальный,  и
               веселиться может…"
                     Так переехал Забежкин.
   202   203   204   205   206   207   208   209   210   211   212